Шакуники со всех концов ойкумены присылают ему описания своих опытов и наблюдений, и то, что ему кажется
интересным, Даттам печатает в особой книжке и рассылает ее своим, – а многие опыты он повторяет.
– Он тебе морочит голову, – сказал рыжеволосый варвар, – у него две тысячи духов сидят в хрустальном кувшине, а он тебя развлекает этими
лучиками. Разве это колдовство? И вообще, он может приказать своим духам сделать с лучами все, что ему угодно.
– Не знаю, – отозвался государь. – Он меня не любит, это точно. Я знаю, что он режет мертвых, и он предал больше людей, чем кто-нибудь
вокруг.
– А кого он предал?
– Ну, во-первых, когда ему было девятнадцать, он был вождем взбунтовавшихся крестьян и предал их, а потом он предал экзарха Харсому, а
потом еще был один ученый монах, звездочет, с которым Даттам поссорился. Этот монах тридцать лет наблюдал за звездами и составил самые
точные астрономические таблицы, какие есть в мире. И вот, когда его недруг захотел опубликовать результаты своих исследований, Даттам
подкупил печатника, и позаменял последние цифры каждого наблюдения. Все звездочеты понадрывали животики от хохота, враг Даттама от отчаяния
сошел с ума и умер, а через два года Даттам опубликовал настоящие таблицы, анонимно, и с тех пор все звездочеты считают по этим таблицам.
– Не думаю, что этот звездочет умер от отчаяния из-за каких-то там ошибок в книжке. Даттам, наверное, убил его взглядом, – сказал Идасси.
– Не знаю, – со вздохом промолвил император, – если бы он мог убить человека взглядом, он бы, наверное, убил Руша. У него очень плохие
отношения с Рушем.
– И государыня это терпит?
– Государыня их и поссорила. При дворе есть сторонники Даттама и сторонники Руша, и все, в чем провинится партия Даттама, становится
известно через партию Руша, а все, в чем провинится партия Руша, становится известно через партию Даттама. А то как же? Если придворные в
согласии, то государь пребывает неосведомлен.
Инан промолчал и продолжил:
– Из-за этого у них жуткие свары по поводу всех этих призм и утвари для насилия над природой. Даттам как-то принес государыне козявку под
микроскопом, чтобы показать, какими маленькими тварями населен мир, а Руш говорит: «Я не буду смотреть в микроскоп. То, что боги сделали
скрытым от глаза, должно скрытым и оставаться, и потом – откуда я знаю, что вижу правду? Если я съем траву «волчья метелка», так я увижу
тварей еще почище, чем те, что видны под микроскопом. Может, ваш микроскоп искажает мир и показывает не то, что есть? Может, он как «волчья
метелка»?
Инан помолчал, нерешительно дотронулся своими тонкими пальцами до тяжелой шторы, и докончил:
– На самом деле на микроскоп и на богов ему, конечно, наплевать. Ему важно съесть Даттама.
* * *
На следующий день государыне Касии докладывали о результатах экзаменов, Даттам, поклонившись, промолвил:
– Множество учеников выказало отменные знания, лучшим же, на мой взгляд, был Идасси. Я поставил его сочинение и его ответ на первое место.
– А какое ваше мнение, господин Руш, – спросила государыня, – вы ведь в этом году возглавляете комиссию?
– В сочинении маленького варвара полно ошибок, я поставил его на последнее место, далеко за красной чертой.
Тогда государыня просмотрела сочинение Идасси и молвила:
– Я согласна с мнением настоятеля Даттама, господин Руш.
Бедняжка Руш позеленел от злобы, но делать нечего. Пришлось ему оттиснуть свою печать на решении государыни и самолично вручать Красную
Ленту маленькому варвару.
Церемония чествования победителей, проходила в зале Десяти Тысяч Богов и продолжалась до середины дня. По окончании церемонии Идасси
провели в сад.
Несмотря на то что государь очень устал, сидя на церемонии, он не отказался от вечернего приема и появился среди гостей в саду в светской
одежде – голубом кафтане, затканном снежинками и звездами.
Войдя в сад, Идасси сразу наткнулся на господина Руша, – тот стоял на посыпанной золотым песком дорожке и шутил сказначеем Ишнайей.
Господину Рушу было страшно досадно, что ему пришлось лично вручить награду за первое место Идасси, он повернулся к Идасси и громко сказал:
– Большая честь для империи, что самые отдаленные народы слышат о ее славе и учат изречения наших ученых! Ведь короли народа Идасси спят на
земле, укрываются лопухом, а подданные их и вовсе не имеют облика людей. Правда ли, что рядом с вами живет племя, имеющее рот на брюхе и
четыре ноги?
– Нет, – ответил Идасси, – те, которые со ртом на брюхе, обитают дальше к северу, а наши соседи ничуть не безобразнее вас, господин Руш.
Государь, стоявший неподалеку, засмеялся, а Руш надулся, как индюк, и продолжал:
– А правда ли, что в вашем языке сорок разных названий для разных видов мечей?
– Правда, – ответил Идасси, – но хороший певец никогда не употребит этих прямых названий в стихах, а скажет: «исцеляющий стыд», или
«утолитель ярости», или «молния воина» – или еще десять тысяч слов, – так что в языке людей есть сорок слов для меча, а в языке песен нет,
пожалуй, ни одного слова, которое, приставленное бы к другим, не обозначало бы меч.
– Какое богатство, – улыбаясь, заметил Руш, – жаль только, что в других отношениях язык ваш так беден. Правда ли, что в вашем языке нет
слова «три», а считаете вы так: «один, два, много»?
– Нет, – ответил Идасси, – слово «три» у нас есть.
– А слово «четыре»?
– Тоже есть.
– А слово «десять»?
– Тоже есть.
– А сто?
– Есть и «сто».
– Ну уж слова «тысяча» вы не знаете!
– «Тысяча» на нашем языке называется «тьмой», – сказал Идасси, – а «десять тысяч», – «мириадой».
– Великий Вей! Да зачем тем, кто не собирает налоги, такие большие числа? – с издевкой воскликнул Руш.
– А как же иначе считать войска? – возразил Идасси, и на всех присутствующих словно пахнуло холодом.
Руш отвернулся и с досадой пробормотал:
– Юноши вечно грезят о мечах и женщинах. Не думаю, что этот мальчик с пальцами в чернилах умеет драться, хотя ему и случилось зарубить в
зале Ста Полей людей, которых специально опоили дурманом.
Но Идасси, конечно, услышал слова. Он мигом обернулся и сказал:
– Я хотел бы посмотреть, кто из нас лучше умеет драться, потому что истину выясняют не в спорах, я в поединках.
Первый министр изумленно развел руками:
– Что вы! Силы мои ничтожны, разве я осмелюсь противостоять вам? Разве что мой друг Даттам поможет мне.
Как мы уже отмечали, настоятель храма шакуников Даттам вовсе не был другом первого министра.