Тут Руш улыбнулся и сказал:
– Выход из положения есть. Говорят, в этом году храм Шакуника получил сто сорок миллионов чистой прибыли. Почему бы ему не ссудить
восемьдесят миллионов государству?
Все замерли.
Даттам неторопливо встал. Члены государственного совета глядели на него с опаской, как на живого покойника. «Ну все, – пронеслось молнией в
уме Чареники, – если Даттам ссудит эти деньги, Руш не вернет ссуду и разорит храм. А если он не ссудит их, то Руш его арестует, как
изменника. Хорошенько же Руш отомстил Даттаму за первое место варвара Идасси!»
– Государыня, – сказал Даттам, и каждое слово он выговаривал раздельно и веско, так что слово взлетало птицей к потолку и долго звенело в
сводах и пролетах зала, – я немедленно ссужу эти деньги, как только первый министр Руш будет уволен. Потому что только в этом случае я
смогу быть уверен, что храму тем или иным образом возместят предоставленный кредит.
– Это государственная измена, – вскричал Руш, – говорить такие слова!
– Успокойтесь, господин Руш! – улыбнувшись, промолвила государыня, – вы, скорее, должны гордиться, что за вас предлагают такие деньги.
Подумайте, насколько это больше того, что вы получили от князя Ино Рваная Щека за голову Идасси!
Руш в возмущении вскочил.
– Ваша вечность! Это чудовищная ложь, и наверняка ее преподнес вам наставник молодого государя!
Государыня усмехнулась и обратилась к заместителю министра финансов.
– Господин Чареника, – сказала она, – не стоит ли перейти к следующему вопросу, о порядке совершения жертвоприношений в честь Исии-ратуфы,
которые в Иниссе отличаются от общепринятого?
* * *
По окончании заседания государственного совета чиновники перешептывались, расходясь.
– Два быка сцепились рогами на узком мостике, – прошептал молодому Чаренике его тесть Арнак. – Как ты думаешь, кто из них победит?
– Ах, – ответил Чареника, – господин Руш всего лишь первый министр, а господин Даттам – хозяин крупнейшего кредитного учреждения империи,
на банкнотах которого, по правде говоря, только и держится все наше денежное хозяйство. Если уволить Руша, не произойдет ничего, а если
сместить Даттама, все финансы придут в негодность, цены на рынках подскочат в десятки раз, а государственные деньги погибнут.
– Глупый ты мальчик, – ответил тесть, – ты на все смотришь со своей финансовой колокольни. Ну какое государству дело, если деньги
подешевеют в тысячу раз!
Сказал, а сам задумался: «А может, и вправду государыне Касии есть до этого дело? Вот уж покойный-то император даже слова такого не знал, –
финансы. А государыня Касия... Что с нее возьмешь? Бабский ум короток, к тому же – простая крестьянка. Небось помнит еще, как босоногой на
рынок бегала и плакала, если теперь за гуся нужно отдавать не одну розовую, а две. Может, она и вправду думает, как мой наивный зять».
* * *
Между тем, получив приглашение на вечернюю пьесу, Идасси оказался в изрядном затруднении. Вечером ему надо было идти в павильон Тысячи
Превращений, а в чем?
Свое лучшее синее платье он надевал уже дважды; серый форменный кафтан лицеиста Бужвы было надеть решительно невозможно; была еще куртка, в
которой он ходил на рынок, но не в зеленой же куртке вот с такой дырой на правом локте идти в павильоны? Стало быть, платье следовало
купить.
Деньги у Идасси, как ни странно, были. Часть их хранилась под полом комнатки в небольшом тайнике, который время от времени пополнялся
выручкой от продажи рыбы, другую же часть Идасси носил с собой в нательном поясе. Дело в том, что Идасси никогда не исключал, что ему
придется спешно бежать на родину, и он всегда полагал, что легче бежать с деньгами, чем без денег. «Ведь если бежать с деньгами, – думал
Идасси, – то чиновников на перевозах и заставах можно будет просто подкупить, а если бежать без денег, придется их убивать, а подкупленный
чиновник – вещь куда менее заметная, чем убитый».
И теперь, поразмыслив, Идасси достал из нательного пояса пять серебряных монет, переложил их в карман и отправился на рынок. Он знал лавку
старьевщика, где можно было купить хорошее платье за пять монет, а больше он положил себе не тратить, – государыня, не государыня, – все!
Нечего деньгами швыряться!
Подходящее ему платье Идасси нашел в лавке на Красном Мосту. Этот мост был покрыт крышей, словно улица во дворце, и поэтому под крышу
набилось множество всяких лавочек, где торговали всем, что можно съесть, носить и дарить. Кафтан, который присмотрел Идасси, был бежевого
цвета с искусным серебряным шитьем по подолу. Одна из пуговиц у кафтана была обломана, но Идасси тут же сообразил, что если перешить
сломанную пуговицу на пояс и потом перепоясать кафтан кушаком, пуговица будет совсем незаметна.
Идасси поторговался с торговцем, и из-за сломанной пуговицы ему удалось сбавить пол-ишевика.
Еще Идасси купил красивый бархатный кушак синего цвета и юфтяные сапожки, украшенные узором в виде листьев лотоса. Все покупки обошлись ему
в четыре с половиной монеты.
На обратном пути ко дворцу Идасси шел улицей Ароматного Мира. Дойдя до поворота ко дворцу, молодой варвар вдруг остановился: впереди, чуть
слева, глубоко за резными воротами и зеленью сада, сверкала репчатыми башенками флигелей городская усадьба господина Даттама и подымалась
вверх круглая, похожая на яйцо кровля центральной башни, из которой, как говорили, колдун Даттам шпионит за небом. «Заходите» – вспомнил
Идасси слова Даттама. А в самом деле, почему не зайти?
И Идасси перешел улицу и постучался в ворота.
Пустили Идасси внутрь довольно легко, и молодой слуга провел юношу по посыпанной песком дорожке к главному дому. Идасси спросил бывшего там
монашка, где Даттам.
– Господин занят, – ответил монашек.
– Чем? – спросил Идасси.
– Труп режет, – ответил монашек и ушел.
Идасси принял эти слова за шутку и некоторое время стоял в приемном покое, вертясь и оглядываясь по сторонам. Размерами своими покой не
уступал любому из дворцовых павильонов: малахитовые колонны зала вздымались вверх на высоту в пять человеческих ростов, золоченые
светильники в форме львов умножались в бесчисленных зеркалах, и фигурка стройного широкоплечего юноши, казалось, терялась среди каменных
квадратов пола, выложенного отполированным багровым базальтом, цветом точь-в-точь как волосы Идасси.
Идасси обошел зал, как любопытная рысь, а потом не выдержал и толкнул тяжелые створки бронзовых дверей. За ними начиналась терраса,
уставленная легкой, плетенной из шелковой травы мебелью, и открытая дорожка уходила в сад, петляя меж желтых шубок цветущих рододендронов и
одетых в белое слив.
Идасси оставил узелок с новым платьем на террасе и спустился в сад.
Запах в саду был странный, немного напоминающий запах лекарственной лавки, и, сойдя в сад, Идасси догадался, в чем дело.