Что же касается банка Шакуника, то я боюсь, что
слова господина Руша заставят многих заподозрить, что власть неблагосклонна к банку, и поэтому я запрещаю банку в течение будущей недели
учитывать свои билеты и менять их на деньги.
С этими словами государыня подала знак, – белые занавеси над троном сошлись, и Идасси показалось, что из-за них сразу метнулось небольшое
пятно, – это государь соскочил с трона и бросился в свои покои. Но, скорее всего, Идасси это только показалось, – занавеси были плотные, и
разглядеть сквозь них было ничего нельзя.
Аудиенция была закончена.
Два стражника, выйдя из-за колонн, подошли к первому просителю, который подал жалобу, и стали заламывать ему руки назад. Только тут
несчастный сообразил, что и настоятелю шакуников, и первому министру все сегодняшнее сошло за пустяк, а ему, невинной соломине, отрубят
руки!
– Смилуйтесь, государыня, – заорал он на всю залу, – я что? Я же выполнял указание господина министра! Я же чиновник! Как же я могу
уклониться от вышестоящих указаний? Ведь мне за отказ полагается рубить кончики пальцев!
Идасси выскользнул из зала и побежал окольными тропами к павильону Облачных Высот, павильону, где жил государь. По пути он зашел в медный
грот и вынул из расщелины схороненную там кожаную сумку с удочками и острогой.
Через четверть стражи Идасси осторожно открыл длинное раздвижное окно в государевой спальне и ступил внутрь.
Государь вернулся в спальню, конечно, раньше Идасси – ведь он шел крытой дорогой и не заходил ни за какими удочками.
Государь лежал ничком, уткнувшись в подушку каштановой головкой, и плечи его вздрагивали от рыданий. Он был в той самой одежде, в которой
он был в зале Ста Полей, – в белом нешитом платье без единой вышивки на рукавах или на поясе, – и только подол платья был украшен
изображениями всяких подданных государя, – крестьян, чиновников, птиц и зверей, – и луна и солнце, вышитые на подоле, стлались у его ног.
Идасси остановился, в который раз дивясь, что человек в белом нешитом платье может плакать. А государь, заслышав шаги, вскочил с постели,
взглянул на Идасси полными слез глазами и вскрикнул:
– Вон!
– Почему?
– Ты еще смеешь спрашивать! Или ты не догадываешься? Ты оскорбил меня! Сегодня каждая собака во дворце будет говорить, что ты отверг мой
подарок!
– Я не мог надеть присланное тобой платье, – сказал Идасси.
– Негодяй! Почему?!
– Не заставляйте меня объяснять, государь.
– Да уж чего там! Ты перетрусил моей матушки!
– Я не боюсь никого, даже бесов.
– Тогда почему?
Идасси помолчал.
– Вы прислали мне розовый кафтан, государь. Или вы не знаете, что розовый цвет – символ блуда между мужчинами? Что бы сказали при дворе,
увидев меня в вашем подарке розового цвета?
Инан застыл как вкопанный. Узкие плечи его как-то поникли, и вся его стройная, изящная фигурка вдруг напомнила маленькому варвару плакучую
иву над горным ручьем.
– Великий Вей, – пробормотал он, – я как-то... Но, Идасси, неужели это так распространено?
– Что?
– Ну, вот эта мерзкая вещь...
– Розовенькие-то? Да они на каждом шагу. В городе полно притонов с мальчиками для любви, у всех этих притонов вывешены розовые флаги,
каких только высоких чиновников не встретишь там в скотской грязи! Да что там, – и Даттам, и Руш, и этот молодой чиновник Андарз, которого
вы прочите на лучшего поэта, – все они хорошо знают, как играть на барабане в две палочки!
Император совсем опустил голову.
В городе полно притонов с мальчиками для любви, у всех этих притонов вывешены розовые флаги,
каких только высоких чиновников не встретишь там в скотской грязи! Да что там, – и Даттам, и Руш, и этот молодой чиновник Андарз, которого
вы прочите на лучшего поэта, – все они хорошо знают, как играть на барабане в две палочки!
Император совсем опустил голову. Уши его пылали. И в то же время что-то странное бегало в его глазах – стыд, смешанный с нескрываемым
любопытством.
– И... как же это делается... – наконец робко спросил он, – я имею в виду – между мужчинами? Ведь я очень хорошо знаю, как лечь с
женщиной, но, Идасси, ведь у нас же нет ни Чаши Забав, ни Заводи Наслаждения...
– Не знаю и не хочу знать, – прервал его молодой варвар, – я не охотник до всякой гнусности!
Тут в покой вошел, кланяясь, чиновник с чайником на подносе. Вслед за ним внесли разные сладости и фрукты.
– Господину Идасси, наверное, пора идти, – заметил чиновник с чайником.
– Ничуть, – сердито возразил император, – мы с Идасси ночью пойдем ловить рыбу.
Чиновники переглянулись, и император вдруг покраснел.
Когда чиновники вышли за дверь, тот, что с чайником, прыснул со смеха и, наклонившись к уху другого, прошептал:
– Теперь это называется «удить рыбу».
– Интересно, кто из них удит, а кто удится? – ухмыльнулся другой чиновник.
– Тут и думать нечего, – сказал третий, – удит, конечно, Идасси, и сдается мне, у этого варвара удочка длинная и крепкая, раз ее хочет
отведать Заводь Наслаждения самой государыни.
* * *
В это самое время Даттам ходил по своей роскошной спальне, поджав губы и время от времени взмахивая в воздухе рукой.
Когда Даттам останавливался у зеркала, на него глядело крупное лицо с золотыми жестокими глазами, синими мешками у глаз и квадратным
подбородком.
Даттаму было не впервой сцепиться с Рушем на глазах царедворцев, и все знали, что государыня Касия не собирается предпочесть одного
другому, хотя слухи про это ходили регулярно. Но Даттам знал то, что понимали немногие: Даттам находился в более уязвимой позиции. Не
потому, что государыня предпочитала Руша. А потому, что Руш был только царедворец, а он, Даттам, – еще и глава эмитирующего банкноты банка.
Только подпись императрицы на указе об аресте могла погубить Руша, Даттама же могла уничтожить любая паника, вызванная слухами о скором
аресте активов банка.
Спасибо государыне Касие – ее слова о недельном запрете на платежи звонкой монетой гарантировали, что государство такой паники не
допустит... Хотя за что спасибо? Не она ли натравливает на него Руша, а потом вытаскивает из ею же выкопанной ямы... «Дольше так
продолжаться не может, – думал Даттам. – Глупая баба! Банкир не чиновник, чтобы падать и подниматься. Да и нельзя женщине править империей.
Слабеет от этого империя. Чахнет».
Глава четвертая, в которой государь Инан разговаривает с коварным призраком
Между тем Идасси и государь попили чаю. Они переоделись в кожаные куртки и кожаные же сапоги выше колен, и Идасси прицепил к поясу крючки и
острогу и взял корзинку для рыбы.
Когда они вышли на улицу, было чуть за полночь. Звезды висели в небе спелые и крупные, ветер лениво шевелил верхушки деревьев, и где-то
далеко-далеко тявкала ручная лисица.
Идасси повел государя по знакомой тропинке, но скоро, к его изумлению, свернул вправо.