Грянул ответный залп, поневоле куда слабее, чем мог быть, упал кто-то из артиллеристов, но тут ударили две другие пушки, и строй мятежников сломался. Кто-то из них ринулся прямо на батарею, держа штыки наперевес; кто-то, напротив, устремился к Бережному дворцу. Тауберт, понимая, что всё погибло, что погиб он сам, Никола Тауберт, махнул своим конно-егерям.
Лейб-гвардия всё же дала ещё один залп, ему ответили китежградцы, нарастало «ура!» фузилёров, а сам Никола смотрел, как падают, немного не добежав до его орудий, гвардейцы-гренадёры. Смотрел, заледенев и онемев; не он, кто-то в его теле холодным и злым голосом скомандовал полку общую атаку; волна конно-егерей подхватила Тауберта, увлекая за собой.
* * *
И снова сентябрь. Но уже совсем иной, южный, знойный, полный ароматов. Полгоризонта закрыли Капказские горы, и кажется - нет никакого Анассеополя, его гранитов и бескрайней Ладоги, а есть только эти горы да узкие тропы в них, коими пробираются воины «святого имама Газия».
Много месяцев пробираются теми же дорогами и китежградские конно-егеря. Князь Шигорин от греха подальше предпочёл после мятежа срочно подать в отставку и отбыл в дальнее володимерское имение. Самого Тауберта в звании повысили, удовлетворив его же просьбу отправить на Капказ. Здесь, в знаменитом Капказском Отдельном корпусе, дышалось куда легче, чем на анассеопольских першпективах, где выкорчёвывали сейчас приснопамятную крамолу.
Нет, уж лучше здесь. Со своим - теперь уже целиком и полностью! - Китежградским конно-егерским полком.
…Приближался вечер, а впереди уже горели огни бивуака. Володимерский полк.
-Здорово, братцы!
-Здравия желаем, ваше высокоблагородие!..
Знакомо, привычно, и у походного костра среди серых шинелей чувствуешь себя как дома, даже лучше, чем дома. Потому что тут всё ясно и просто, есть враг и есть друг.
И можно хоть на время забыть жуткий залп картечью в упор по гвардейскому каре…
Среди володимерцев нашлись знакомцы, Тауберта позвали к огню.
Здесь говорили о вещах важных и привычных. Об очередном набеге «непримиримых», отражённом казачьей стражей, однако с потерями; о провиантских обозах, непонятным образом оказавшихся в руках сторонников Газия; о поисковых партиях в горах; о «договорных» аулах, сплошь и рядом изменяющих слову; об английских эмиссарах и злокозненном ауле Даргэ, который никак не удавалось взять.
-Полковник Тауберт! Какая встреча!
Командир китежградцев обернулся. Его окликнули голосом ясным, чётким, с неповторимым столичным выговором, обнаруживающим потомственного анассеопольца.
Высокий жилистый солдат-володимерец, нет, унтер. Смотрит дерзко, в упор, даже и не думая становиться во фрунт. Пляшущее пламя оставляет глубокие тени в резких чертах лица, в глубоких морщинах, и Тауберт узнаёт не сразу.
-Мандерштерн! - вырвалось у Николая Леопольдовича.
Майор Мандерштерн. Бывший майор, разжалованный и сосланный на Капказ. Отделавшийся удивительно легко - злые языки утверждали, что по заступничеству старого фон Натшкопфа.
-Мечтал спросить у тебя, Тауберт. - Мандерштерну, похоже, было совершенно наплевать на все и всяческие последствия. Только теперь Тауберт понял, что его собеседник - в последнем градусе бешенства. Холодного, лютого, истинно немецкого. - Давно хотел спросить. Как тебе, понравилось по своим картечью бить? По своим, по русским?
…Да, он давно ждал этой встречи. Прожил её в собственном воображении десятки, может, даже сотни раз.
Что он, помилованный мятежник, скажет тому, кто - по общему мнению всего Анассеополя - стал главной причиной поражения смутьянов?
Вокруг Тауберта и Мандерштерна словно пала ледяная завеса. Замерли рядовые-володимерцы, замерли офицеры-китежградцы. Все видели - разжалованного майора уже не остановить. Его можно пристрелить, можно оглушить, но заставить замолчать по доброй воле уже не получится.
-Так что же, Тауберт? Ответишь? Или за чины спрячешься, за эполеты? Может, жандармов кликнешь? Болталась тут где-то их команда. А, Тауберт? Или за пистолет схватишься? Дуэлировать станешь? Так я ныне не противник. Лишён чинов, звания и состояния, разжалован в рядовые. Благородному победителю - или палачу? - с таким, как я, дуэлировать несподручно.
Тауберт слушал Мандерштерна молча, не шевелясь и не отводя холодного взгляда. С ним нельзя спорить, нельзя возражать - только этого тот и ждёт, отчаявшийся и уже на всё готовый.
-Ма-а-алчать! - опомнился наконец кто-то из володимерских офицеров. - Шпицрутенов захотел?!
Мандерштерн метнул на вскинувшегося поручика короткий взгляд - и тот немедля осёкся.
-Мне с рядовым, у кого рассудок помутился, говорить не о чем. - Тауберт отвернулся, поднося к губам кружку с чаем.
У Мандерштерна дёрнулся сжатый кулак, однако на нём тотчас повисли трое товарищей-володимерцев, таких же рядовых. И Тауберт краем уха услыхал, как кто-то из них, уводя разжалованного майора, шёпотом выговаривал ему:
-Ты, ваше благородие, норов-то укороти. Батальону ты, ваше благородие, здеся нужон, а не в каторжных работах…
Примчался запыхавшийся командир володимерцев, начал было извиняться, грозя «сгноить мерзавца в арестантской роте», однако Тауберт лишь махнул рукой:
-Не стоит, полковник. Пусть говорит. Как я долг свой перед Отечеством исполняю - я отчёт лишь Господу да государю давать стану. А Мандерштерн… Солдат он исправный?
-Мало что не лучший. - Командир володимерцев казался донельзя раздосадованным. - Уже унтера получил. Храбр, расчётлив, больше, считай, почти всех офицеров понимает. Я уж молчу, Николай Леопольдович, но его смелостью да разумением не одна жизнь сохранена…
-Ну так пусть и дальше сохраняет. - Тауберт поднялся. - Спасибо за чай, володимерцы. Рапорта я писать не стану, полковник.
…Хватит с меня русской крови, думал Николай Леопольдович, возвращаясь к своим. И без того вовек не отмыться.
Может, тогда это и родилось - что нет хуже свары, чем между своими? Нет войны кошмарнее и ужаснее, чем война гражданская?
* * *
…Сентябрь в Анассеополе мягок и тих. Полковник Тауберт, Николай Леопольдович, загорелый под капказским солнцем, навытяжку стоял перед василевсом. Новым василевсом, Арсением Кронидовичем. Старший брат его, Севастиан, три года отмаявшись на престоле, сломил наконец волю среднего брата и отрёкся в его пользу.
-…Его Василеосского Величества Собственную Канцелярию, вкупе с корпусом Жандармской стражи, - дочитал василевс уже знакомый Тауберту указ. - Знаю, Николай Леопольдович, что возражать станешь. Понимаю, кому ж охота с конногвардейцами прощаться, да только…
Николай Леопольдович не знал, почему выбор пал именно на него.
-Дело это такое, что человека из-под палки не заставишь волю василевса исполнять, - с заминкой произнёс Арсений Кронидович. - А потому…
«Как тебе, Тауберт, понравилось по своим картечью бить?» - неслышимо для василевса спросил вдруг появившийся за его плечом Мандерштерн.