)
С.— А. — Ну что, моя милая, как ты чувствуешь себя, испытав доставленное нами наслаждение?
Е. — Я умираю; я без сил... Со мной все кончено!... Но объясните же, прошу вас, те два слова, что вы произнесли, а я не понимаю; прежде всего,
что означает матка?
С. А. — Это нечто вроде полости, похоже на сосуд, горлышко которого обхватывает член мужчины и принимает извергающуюся влагу женщины посредством
истечения из желез, и семя мужчины, его мы тебе еще покажем; Из смеси этих жидкостей появляется зародыш, из которого получаются поочередно то
мальчики, то девочки.
Е. — Ах, понимаю; это определение объясняет и понятие влаги, которое я сперва не поняла хорошенько. И соединение семени необходимо для появления
зародыша?
С.— А. — Конечно, хотя сейчас уже доказано, что зародыш обязан своим существованием лишь семени мужчины; пусть одно, без смешения с влагою
женщины, оно ничего не стоит; но наша влага только способствует развитию; Она на производит, она помогает производству, не являясь его причиною.
Некоторые современные натуралисты заявляют даже, что она вовсе бесполезна; Из чего моралисты, руководствующиеся открытием ученых, выводят,
достаточно правдоподобно, что в таком случае ребенок, кровь от крови своего отца, обязан преданностью лишь ему. Это утверждение
небезосновательно, и хоть я и женщина, я не отважусь его оспорить.
Е. — Я нахожу подтверждение сказанного тобой в своем сердце, моя дорогая, так как я безумно люблю отца, и чувствую, что ненавижу мать.
Д. — В этом предпочтении нет ничего удивительного: я думаю совершенно также; ведь я все еще не могу утешиться после смерти отца, в то время как
потеряв мать, скорее обрадовался. Я от всего сердца ненавидел ее. Не бойтесь питать такие чувства, Евгения: они естественны. Происходя
единственно от крови отцов, мы решительно ничем не обязаны матери; Впрочем, они лишь предавались акту, в то время как отец добивался ее;
Следовательно, рожденья нашего желал отец, а мать всего только согласилась с этим. Какая разница в чувствах!
С.— А. — В твою пользу, Евгения, есть еще тысяча причин. Если какую-либо мать в мире и должно ненавидеть, так именно твою! Сварливая, суеверная,
набожная, бранчливая... И возмутительная ханжа, могу поспорить, эта тихоня за всю свою жизнь ни разу не оступилась... Ах, дорогая моя, как я
ненавижу добродетельных женщин!... Однако, мы к этому еще вернемся.
Д. — Не нужно ли теперь под моим руководством научить Евгению возвращать сторицей то, чем вы только что ее наградили, чтобы она в моем
присутствии ласкала вас?
С.— А. — Согласна, считаю даже это полезным, а вы в это время, Далмансе, без сомнения, желаете пусть меня сзади?
Д. — Как вы можете сомневаться, сударыня, в том удовольствии, с которым я выражу свое полнейшее к вам почтение?
С.— А. — (поворачиваясь к нему спиной) — Ну что, вот так — хорошо?
Д. — Прекрасно! Теперь я могу наилучшим образом оказать вам те же услуги, которые пришлись по душе Евгении. Итак, маленькая глупышка, устройтесь
поудобнее, голову между ног вашей подруги, и язычком действуйте так же, как только что действовала она. Надо же! В таком положении мне доступны
ягодицы вас обеих, и я смогу прекрасно ласкать Евгению, целуя ее милую подружку. Вот... Так... Смотрите, как нам хорошо всем вместе.
С.— А. (в волнении) — Я сейчас умру, черт возьми!... Далмансе, как мне нравится держать в руке твой член, пока я теку!... Было бы так хорошо,
если бы он наводнил меня семенем!.
.. Ласкайте!... Да целуйте же меня, проклятье небу!... Ах, как я люблю быть шлюхой, вот так истекая семенем!..
Кончено, я больше не могу... Вы оба привели меня в экстаз... Мне кажется, я за всю свою жизнь не испытала такого наслаждения.
Е. — Как я счастлива, что сумела это сделать! Однако, милый друг, у тебя вырвалось еще одно словечко, которого я не знаю. Что означает это
выражение шлюха? Извини, но ты ведь знаешь, что я пришла сюда учиться.
С.— А. — Дорогая моя, так называют тех жертв развращенности мужчин, что всегда готовы поддаться своему темпераменту или корысти; они счастливые
и почтенные создания, их осуждает общественное мнение, но венчает сладострастье, они нужнее обшеству, чем ханжи, и имеют мужество ради служения
ему пожертвовать тем уважением, которого это общество осмелилось несправедливо их лишить. Да зравствует те, кого звание это возвышает в их
глазах! Вот истинно любезные, единственно подлинно философски мыслящие женщины! Что до меня, моя дорогая, я с двенадцати лет делаю все, чтоб
удостоиться этого звания, и уверяю тебя, не только не скучаю, а наслаждаюсь на этом поприще. Больше того: я люблю, когда во время близости, меня
называют так; это оскорбление кружит мне голову.
Е. — О, я понимаю тебя, дорогая, я тоже не обижусь, если меня назовут так, хоть пока и не заслуживаю этого звания; однако, не противоречит ли
такое поведение добродетели, и не оскорбляем ли мы ее, поступая таким образом?
Д. — Ах! Забудь о добродетелях, Евгения! Есть ли хоть одна жертва, какую можно принести этим ложным божествам, что стоила бы и минуты тех
наслаждений, какими мы оскорбляем их? Знай, добродетель — лишь химера, и культ ее состоит в вечных лишениях, в бесчисленных преступлений против
вдохновений темперамента. Могут ли такие движения души быть естественными? Разве природа может внушить что-либо ее оскробляющее? Не поддавайся
тем женщинам, коих называют добродетельными, Евгения. Если хочешь, они служат вовсе не тем страстям, что мы, а другим, часто много более
презренным... Честолюбие, гордыня, чрезмерная корысть, а часто — еще и одна лишь холодность темперамента, ничего им не говорящего. Обязаны ль мы
чем-нибудь подобным существам, спрашиваю я? Не следуют ли они единственно внушениям себялюбия? Разве лучше, мудрее, правильнее жертвовать
эгоизму, чем страстям? Я считаю, что одно другого стоит, и тот, кто слушается голоса последних, без сомнения, гораздо умнее, поскольку они —
голос природы, нежели первый — голос глупости и предрассудков. Одна капля семени из этого члена, Евгения, мне дороже, чем самые высшие
деянияпрезираемой мною добродетели.
Е. (Во время этих рассуждений женщины немного успокаиваются, и вновь одевшись в сорочки, полулежат на канапе, а Далмансе сидит рядом в большом
кресле. ) — Но есть ведь много различных видов добродетелей, что же вы думаете, например, о благочестии?
Д. — Что эта добродетель для того, кто не верит в религию? А кто может верить в религию? Ну же, Евгения, рассудим по порядку: то, что вы
назывете религией, — не соглашение ли, связывающее человека с его Создателем, обязывающее свидетельствовать посредством культа свою
признательность за существование, полученное от этого верховного творца?
Е. — Вы выразились как нельзя лучше.
Д. — Ну так вот! Если доказано, что человек обязан своим существованием лишь неотвратимым законом природы; если подтверждено, что он также
древен на этой планете, как и сама планета, и, как дуб, лев, минералы, скрытые внутри планеты, — лишь организм, необходимый в существовании этой
планеты, и не обязан собственным существованием никому; Если это доказано, что этот Бог, которого глупцы рассматривают как единственного творца
и создателя всего, что мы видим, — лишь nec plus ultra [nec plus ultra (лат.