В период польско-шведских войн XVII века курляндские герцоги
(в годы, описываемые в романе, герцогом был Якуб Кетлер) лавировали между борющимися сторонами, находясь, по существу, в зависимости от
утвердившейся в Восточной Прибалтике Швеции.>, от Хованского и от курфюрста. Поговаривают, будто князь ведет переговоры с Москвой, хочет вовлечь
ее в союз против шведов; другие толкуют, будто вовсе этого нет; но сдается мне, ни с кем не будет союза, а только война - и с шведом и с
Москвой. Войск прибывает все больше, и шляхте, которая всей душой преданна дому Радзивиллов, письма шлют, чтобы съезжалась сюда. Везде полно
вооруженных людей... Эх, друзья, кто виноват, тот и в ответе будет; но руки у нас по локоть будут в крови: уж коли Радзивилл пойдет в бой, он
шутить не станет.
- Так, так! - потирая руки, проговорил Заглоба. - Немало крови пустил я шведам этими руками, но и еще пущу немало. Немного солдат осталось
в живых из тех, кто видел меня под Пуцком и Тшцяной, но кто еще жив, никогда меня не забудет.
- А князь Богуслав здесь? - спросил Володыёвский.
- Да. Нынче мы ждем еще каких-то важных гостей: верхние покои убирают, и вечером в замке будет пир. Михал, попадешь ли ты сегодня к князю?
- Да ведь он сам вызвал меня на сегодня.
- Так-то оно так, да сегодня он очень занят. К тому же... право, не знаю, можно ли сказать вам об этом... а впрочем, через какой-нибудь час
все об этом узнают! Так и быть, скажу... Неслыханные дела у нас тут творятся...
- Что такое? Что такое? - оживился Заглоба.
- Должен вам сказать, что два дня назад к нам в замок приехал пан Юдицкий, кавалер мальтийский <член рыцарского Ордена иоаннитов, владением
которого с 1530 года был остров Мальта.>, о котором вы, наверно, слыхали.
- Ну как же! - сказал Ян. - Это великий рыцарь!
- Вслед за ним прибыл гетман польный Госевский. Очень мы удивились, - все ведь знают, как соперничают и враждуют друг с другом гетман
польный и наш князь. Кое-кто обрадовался, - дескать, мир теперь между гетманами, кое-кто толковал, будто это шведское нашествие заставило их
помириться. Я и сам так думал, а вчера оба гетмана заперлись с паном Юдицким, все двери позапирали, так что никто не слышал, о чем они держат
совет; только пан Крепштул, который стоял на страже под дверью, рассказывал нам, что очень они кричали, особенно гетман польный. Потом сам князь
проводил гостей в их опочивальни, а ночью, можете себе представить, - тут Харламп понизил голос, - к их дверям приставили стражу.
Пан Володыёвский даже привскочил.
- О, боже! Да не может быть!
- Истинная правда! У дверей стоят шотландцы с ружьями, и приказ им дан под страхом смерти никого не впускать и не выпускать.
Рыцари переглянулись в изумлении, а Харламп, не менее изумленный значением собственных слов, уставился на них, словно ожидая разрешения
загадки.
- Стало быть, пан подскарбий взят под арест? Великий гетман арестовал гетмана польного? - произнес Заглоба. - Что бы это могло значить?
- Откуда мне знать. И Юдицкий, такой рыцарь!
- Должны же были офицеры князя говорить об этом между собою, строить догадки... Ты разве ничего не слыхал?
- Да я еще вчера ночью у Гарасимовича спрашивал...
- Что же он тебе ответил? - спросил Заглоба.
.. Ты разве ничего не слыхал?
- Да я еще вчера ночью у Гарасимовича спрашивал...
- Что же он тебе ответил? - спросил Заглоба.
- Он ничего не хотел говорить, только прижал палец к губам и сказал: “Они изменники!”
- Какие изменники? Какие изменники? - схватился за голову Володыёвский. - Ни пан подскарбий Госевский не изменник, ни пан Юдицкий не
изменник. Вся Речь Посполитая знает, что это достойные люди, что они любят отчизну.
- Сегодня никому нельзя верить, - угрюмо произнес Станислав Скшетуский. - Разве Кшиштоф Опалинский не слыл Катоном? Разве не обвинял он
других в пороках, преступлениях, стяжательстве? А как дошло до дела - первый изменил отчизне, и не один, целую провинцию заставил изменить.
- Но за пана подскарбия и пана Юдицкого я головой ручаюсь! - воскликнул Володыёвский.
- Ни за кого, Михалек, головой не ручайся, - предостерег его Заглоба. - Не без причины же их арестовали. Козни они умышляли, как пить дать!
Как же так? Князь готовится к великой войне, ему всякая помощь дорога, кого же он может арестовать в такую минуту, как не тех, кто ему мешает в
этом деле? А коли так, коли эти двое и впрямь мешали ему, - слава богу, что умысел их упредили. В подземелье сажать таких. Ах, негодяи! В такое
время строить козни, входить в сношения с врагом, восставать против отчизны, чинить помехи великому вождю в его начинаниях! Пресвятая
богородица, мало для них ареста!
- Странно мне все это, очень странно, прямо в голове не укладывается! - сказал Харламп. - Я уж о том не говорю, что они знатные вельможи,
арестовали ведь их без суда, без сейма, без воли Речи Посполитой, а ведь этого сам король не имеет права делать.
- Клянусь богом, не имеет! - крикнул пан Михал.
- Князь, видно, хочет завести у нас римские обычаи, - заметил Станислав Скшетуский, - и во время войны стать диктатором.
- Да пусть будет хоть диктатором, лишь бы шведов бил! - возразил Заглоба. - Я первый подаю votum <Голос (лат.).> за то, чтобы ему вверить
диктатуру.
- Только бы, - после минутного раздумья снова заговорил Ян Скшетуский, - не пожелал он стать протектором, как англичанин Кромвель, который
не поколебался поднять святотатственную руку на собственного повелителя.
- Ба, Кромвель! Кромвель еретик! - крикнул Заглоба.
- А князь воевода? - сурово спросил Ян Скшетуский.
Все смолкли при этих словах, на мгновение со страхом заглянув в темное грядущее, только Харламп тотчас распалился:
- Я смолоду служу под начальством князя воеводы, хоть и не намного моложе его; в юности своей он был моим ротмистром, потом стал гетманом
польным, а нынче он великий гетман. Я лучше вас его знаю, я люблю его и почитаю, а потому попрошу не равнять его с Кромвелем, а то как бы не
пришлось наговорить вам таких слов, какие хозяину дома говорить не пристало!..
Харламп свирепо встопорщил тут усы и стал исподлобья поглядывать на Яна Скшетуского; увидев это, Володыёвский бросил на него такой холодный
и быстрый взгляд, точно хотел сказать:
“Попробуй только пикни!”
Усач тотчас утихомирился, так как весьма уважал пана Михала, да и небезопасно было затевать с маленьким рыцарем ссору.
- Князь кальвинист, - продолжал он уже гораздо мягче, - но не он ради ереси оставил истинную веру, он рожден в ереси.