Погружаясь мало-помалу в дремоту, я слышал вой ветра, который с
такой яростью мчался над равниной, что я стал опасаться, неразверзласьли
пучина морская.Нотутявспомнил,чтонахожусьнабаркасе,иесли
что-нибудь случится, не худо иметьнабортучеловека,подобногомистеру
Пегготи.
Впрочем, ничего не случилось,крометого,чтонаступилоутро.Как
только засияло оно на устричных ракушках, обрамлявших мое зеркало, я уже был
на ногах и вместе с Эмли отправился собирать камешки на берегу.
- Ты заправский моряк, верно? - обратился я к Эмли.
Не знаю, был ли я в том уверен, но япочиталнеобходимымсказатьей
какую-нибудь любезность, а сверкающий парус неподалеку отнасотразилсяв
этот момент в ее ясных глазах так красиво, что мне пришло вголовусказать
именно это.
- Нет, - покачала головкой Эмли, - я боюсь моря.
- Боишься? - сказал я храбро, взирая с высокомернымвидомнамогучий
океан. - А я не боюсь!
- Что ты! Но оно такое жестокое! Я вижу,каконожестококнам.Я
видела, как оно разбило судно, такое же большое, как наш дом...
- Надеюсь, это было не то судно, на котором...
- На котором потонул мой отец? - перебила Эмли. - Нет. Нето.Тогоя
никогда не видела.
- И отца тоже? - спросил я. Малютка Эмли покачала головой:
- Не помню.
Какое совпадение! Я тотчас же сообщил, что никогда не видел своего отца
и что мы с матерью всегда жили очень счастливо вдвоем, и такжесобираемся
жить впредь, а что могилаотцанаходитсянеподалекуотнашегодомана
кладбище, осененная деревом, под которым я часто гулял и много раз слушалв
ясное утро пение птичек. Но, оказывается, сиротство Эмли не совсемпоходило
на мое. Она лишилась матери раньше, чем отца, да к тому жениктонезнал,
где находится его могила, - знали только, чтоонпокоитсягде-тонадне
моря.
- И вот что еще, - сказала Эмли, разыскивая раковины и камешки, -твой
отец - джентльмен, а мать - леди, а мой отец - рыбак, и мать - дочьрыбака,
и мой дядя Дэн - рыбак.
- Дэн - это мистер Пегготи? - спросил я.
- Дядя Дэн. Вон там, - кивнула Эмли, указывая на дом-баркас.
- Вот-вот. Я о нем и говорю. Должно быть, он очень хороший?
- Хороший? - переспросила Эмли. -Будьяледи,яподарилабыему
небесно-голубой сюртуксалмазнымипуговицами,нанковыештаны,красный
бархатный жилет, треуголку, большие золотые часы, серебряную трубку и ящик с
деньгами.
Я заявил, что, несомненно, мистер Пегготи вполне достоин этих сокровищ.
Но должен сознаться, что мнебылотрудноватопредставитьеговнаряде,
предназначенном для него благодарной маленькойплемянницей;вособенности
вызывала у меня сомнения треуголка; но об этом я умолчал.
Малютка Эмли притихла и поднялаглазакнебу,словноперечисленные
предметы предстали переднейкакпрекрасноевидение.
Но должен сознаться, что мнебылотрудноватопредставитьеговнаряде,
предназначенном для него благодарной маленькойплемянницей;вособенности
вызывала у меня сомнения треуголка; но об этом я умолчал.
Малютка Эмли притихла и поднялаглазакнебу,словноперечисленные
предметы предстали переднейкакпрекрасноевидение.Мыпошлидальше,
собирая ракушки и камешки.
- Тебе хочетсябытьледи?-спросиля.Эмливзглянуланаменя,
засмеялась и кивнула:
- Очень хочется. Тогда мы бы все стали леди иджентльменами.Ия,и
дядя, и Хэм, и миссис Гаммидж. Тогда бы мынебоялисьбурнойпогоды.Не
боялись бы за себя, я хочу сказать. Но, конечно, за бедныхрыбаковбоялись
бы и давали им деньги, когда им приходилось бы плохо.
Это показалось мне совершенно правильным, а сталобыть,иневполне
невероятным. Подумав, я похвалил ее, и приободренная этим Эмлинерешительно
спросила:
- Ты и теперь уверен, что не боишься моря?
Оно было достаточно спокойным, чтобы рассеять моиопасения,нояне
сомневаюсь, что, покажись только волна, даженеслишкомбольшая,-ия
пустился бы наутек пристрашномвоспоминанииобутонувшихродственниках
Эмли. Тем не менее я сказал "да" и добавил: "Но и ты, кажется,небоишься,
хотя и говоришь совсем другое", таккаконашлапосамомукраюстарой
деревянной дамбы, и я опасался, что она сорвется.
- Я не боюсь,когдаонотакое,-сказаламалюткаЭмли.-Ноя
просыпаюсь, когда поднимается ветер, и дрожу, когда думаю о дядеДэнеио
Хэме, и мне все чудится, что они зовут на помощь.Вотпочемумнехочется
быть леди. Но сейчас я не боюсь! Ничуть! Погляди!
Она побежала в сторону по неровным бревнам, тянувшимся оттогоместа,
где мы стояли, и наклонилась над пучиной, ничем не защищенная.Этакартина
так запомнилась мне, - что, будь я рисовальщиком, я мог бы, думается,точно
изобразить ее: малютка Эмли летит навстречусвоейгибели(такмнетогда
казалось), взгляд устремлен в открытое море, а выражения ее лица мне никогда
не забыть.
Легкая, смелая, порхающая фигурка повернулась и прибежала ко мнецелая
и невредимая, искорояужесмеялсянадмоимстрахоминадвоплем,
вырвавшимся у меня, - воплем бесцельнымибессмысленным,таккакникого
поблизости не было. Но с той поры не раз, в годы моей зрелости, неодин,а
много раз, размышляя о тайнах жизни, я думал иотом,чтовнеожиданном
безрассудном поступке малютки и в ее безумном взгляде вдаль проявилась, быть
может, некое благостное тяготениекопасности,какой-тособлазнуйтик
покойному ее отцу - с его разрешения, дабы ее жизньмоглапресечьсятогда
же. С той поры нередко я думал о том, что,еслибыпредстоящаяейжизнь
открылась мне сразувтотмомент,открылась,доступнаямоемудетскому
пониманию, и ее спасение зависело от одного толькодвижениямоейруки,я
должен был бы удержаться от попытки спасти ее.