Был ли в этом какой‑то подтекст?
Майкл подошел к зеркалу, висящему над комодом Эмили, и увидел отражение, лицо, которое было так похоже на лицо его дочери. Он провел рукой по комоду и смел на пол тюбик гигиенической помады. Внутри на полупрозрачном желтом парафине остался след пальца. Отпечаток ее розового пальчика? Одного из тех, которые Майкл целовал, когда она совсем крошкой падала с велосипеда или придавливала руку ящиком комода.
Он выбежал из комнаты, тихонько вышел из дома и поехал на север.
Симпсоны, чья чистопородная кобыла чуть не умерла на прошлой неделе, рожая двух жеребят, были чрезвычайно удивлены, когда на рассвете пришли покормить лошадей и увидели в конюшне ветеринара. Они его не вызывали, ведь в последние несколько дней все шло нормально. Но Майкл лишь отмахнулся заверив, что после трудных родов всегда положен бесплатный визит ветеринара. Он стоял в конюшне, повернувшись спиной к Джо Симпсону, пока хозяин не пожал плечами и не ушел, потом погладил кобылу по стройным бокам, коснулся взъерошенных, мягких грив ее жеребят и попытался напомнить себе, что когда‑то он умел лечить.
Крис проснулся с ощущением, что в горле у него застрял лимон. Глаза были настолько сухими, что казалось, будто под ресницы насыпали толченое стекло. Голова просто раскалывалась, но он знал – это от падения и наложенных швов.
Мама свернулась клубочком в его ногах, отец заснул на единственном в палате стуле. Больше не было никого. Ни медсестер, ни врачей. Ни детектива.
Он пытался представить Эмили. Где она сейчас? Там, где проводят панихиды? В морге? Но где бы он ни размещался, указателей «морг» в лифте нет.
Крис неловко поерзал и поморщился от гула в голове, пытаясь припомнить последние слова Эмили.
Головная боль была ничто в сравнении с тем, как щемило сердце.
– Крис! – Голос матери обволакивал, словно дым. Она уже сидела на кровати, складки одеяла оставили на ее щеке рифленый след. – Дорогой, ты как?
Он ощутил материнскую руку – прохладную, как река, – на своем лбу.
– Голова болит? – обеспокоенно спросила она.
В какой‑то момент проснулся и отец. Сейчас оба родителя склонились над кроватью – две половинки одного целого, на лицах написаны боль и сострадание. Крис повернулся к отцу и потянул подушку на лицо.
– Дома тебе станет намного лучше, – заверила мать.
– На эти выходные я возьму напрокат дерево‑распиловочный станок, – добавил отец. – Если врачи скажут, что ты вполне здоров, то не вижу причин, почему бы тебе мне не помочь.
Дерево‑распиловочный станок? Чертов дерево‑распиловочный станок?
Мать обняла его за плечи.
– Дорогой, не стоит сдерживать слезы, – сказала она, повторяя одну из миллиона банальных фраз, как ее учил минувшим вечером дежурный психиатр.
Крис не собирался убирать подушку от лица, поэтому мать схватила ее за уголок и тихонько потянула к себе. Подушка упала на больничную койку, обнажив пунцовое, разгневанное лицо Криса. В глазах его не было ни слезинки.
– Уходите, – раздельно, по слогам произнес он.
И услышав, что в конце коридора приехал лифт, он поднес дрожащие руки к лицу, коснулся переносицы и сухих глаз‑зеркал, пытаясь понять, кем же он стал.
Джеймс скомкал бумажную салфетку и засунул ее в свой стаканчик из‑под кофе.
– Что ж, – сказал он, взглянув на часы. – Мне пора.
Гас посмотрела на него поверх пара, поднимающегося над ее стаканчиком с забытым чаем.
– Что? – удивилась она. – Пора? Куда?
– Сегодня в девять у меня радиальная кератомия. Уже половина девятого.
От изумления у Гас перехватило дыхание.
– Ты собрался сегодня оперировать?
Джеймс кивнул.
От изумления у Гас перехватило дыхание.
– Ты собрался сегодня оперировать?
Джеймс кивнул.
– Я уже не могу ничего отменить. – Он начал ставить стаканчики и одноразовые тарелки на поднос из кафетерия. – Если бы я побеспокоился об этом заранее, например вчера, – другое дело, но мне даже в голову это не пришло.
По его тону Гас показалось, что муж во всем обвиняет ее.
– Господи! – прошептала она. – Наш сын пытался покончить жизнь самоубийством, его девушка мертва, твой пистолет в полиции, а ты продолжаешь делать вид, что вчера ничего не произошло! Ты так легко можешь вернуться к прежней жизни?
Джеймс шагнул к двери.
– Если я не попытаюсь, – возразил он, – то как мы можем ожидать этого от Криса?
Мэлани сидела в одном из кабинетов здания, где проводили гражданские панихиды, ожидая, пока какой‑то из сыновей Зальцмана осветит практические стороны скорби. Рядом с ней сидел Майкл, который постоянно теребил галстук, – один из трех, имеющихся у него в наличии. Он сам настоял на том, чтобы явиться сюда в галстуке. Мэлани отказалась переодеваться и пришла в том, в чем была накануне вечером.
– Мистер Голд, – приветствовал их ворвавшийся в кабинет мужчина, – миссис Голд. – Он по очереди пожал каждому руку, задержав их руки в своей на секунду дольше, чем требовали приличия. – Я искренне соболезную вашей потере.
Майкл невнятно произнес какие‑то слова благодарности, и Мэлани удивленно взглянула на него. Как она может доверять человеку, который разбрасывается словами налево и направо? Как можно поручить ему организацию похорон? Говорить о потере – что может быть абсурднее? Потерять можно туфлю или связку ключей. Тебе не пришлось хоронить собственного ребенка, и ты говоришь о потере. Это трагедия. Опустошенность. Ад.
Джейкоб Зальцман уселся за широкий письменный стол.
– Примите мои заверения в том, что мы сделаем все, чтобы вы пережили этот переходный период как можно спокойнее.
«Переходный период, – подумала Мэлани. – Из гусеницы в бабочку. Нет…»
– Вы знаете, где сейчас находится Эмили? – спросил Зальцман.
– Нет, – ответил Майкл и откашлялся.
Мэлани стало за него стыдно. Он так нервничал, так боялся опростоволоситься перед этим человеком. Но что ему было доказывать Джейкобу Зальцману?
– Она была в «Бейнбридж мемориал», но… всплыли новые обстоятельства, пришлось делать вскрытие.
– В таком случае, ее отвезли в Конкорд, – сказал Зальцман, что‑то бегло записывая в блокнот. – Полагаю, вы захотите как можно быстрее похоронить тело, скажем… в понедельник?
Мэлани видела, как он считает: день – на вскрытие, день – чтобы привезти тело назад в Бейнбридж. У нее помимо воли вырвался всхлип.
– Необходимо обсудить еще некоторые детали, – продолжал Зальцман. – Прежде всего, гроб.
Он встал и жестом пригласил их в соседнее помещение.
– Загляните на секунду, чтобы выбрать.
– Самый лучший, – твердо заявил Майкл. – Лучший из лучших.
Мэлани взглянула на кивающего Джейкоба Зальцмана и подумала: неужели скорбящие родственники станут торговаться за гроб или просить похоронить в самом дешевом?
– Уже определились с местом? – поинтересовался Зальцман. Майкл покачал головой.
– Вы этим занимаетесь?
– Мы позаботимся обо всем.
Мэлани сидела с каменным лицом, пока обсуждали некролог в газете, замораживание, надписи на венках, надгробие. Приход сюда – сродни посещению ритуальной «кухни»: человек мысленно задал себе вопросы, но на самом деле не хотел получать на них ответы.