Осенью час походишь - фазанами весь изувешен. В камыши зайдешь - кабаны, в поле -
зайцы...
- Все эти шарашки повелись с девятьсот тридцатого года, как стали инженеров косяками гнать. Первая была на Фуркасовском, проект Беломора
составляли. Потом - рамзинская. Опыт понравился. На воле невозможно собрать в одной конструкторской группе двух больших инженеров или двух
больших ученых: начинают бороться за имя, за славу, за сталинскую премию, обязательно один другого выживет. Поэтому все конструкторские бюро на
воле - это бледный кружок вокруг одной яркой головы. А на шарашке? Ни слава, ни деньги никому не грозят. Николаю Николаичу полстакана сметаны и
Петру Петровичу полстакана сметаны. Дюжина медведей мирно живет в од-ной берлоге, потому что деться некуда. Поиграют в шахматишки, покурят -
скучно.
Может, изобретем что-нибудь? Давайте! Так создано многое в нашей науке! И в этом - основная идея шарашек.
- ...Друзья! Новость!! Бобынина куда-то повезли!
- Валька, не скули, подушкой наверну!
- Куда, Валентуля?
- Как повезли?
- Младшина пришел, сказал - надеть пальто, шапку.
- И с вещами?
- Без вещей.
- Наверно, к начальству большому.
- К Фоме?
- Фома бы сам приехал, хватай выше!
- Чай остыл, какая пошлость!..
- Валентуля, вот вы ложечкой об стакан всегда стучите после отбоя, как это мне надоело!
- Спокойно, а как же мешать сахар?
- Беззвучно.
- Беззвучно происходят только космические катастрофы, потому что в мировом пространстве звук не распространяется. Если бы за нашими плечами
разорвалась Новая Звезда, - мы бы даже не услышали. Руська, у тебя одеяло упадет, что ты свесил? Ты не спишь? Тебе известно, что наше Солнце -
Новая Звезда, и Земля обречена на гибель в самое ближайшее время?
- Я не хочу в это верить. Я молодой и хочу жить!
- Ха-ха! Примитивно!.. Какой чай холодный... Сэ ле мо! Он хочет жить!
- Валька! Куда повезли Бобынина?
- Откуда я знаю? Может - к Сталину.
- А что бы вы сделали, Валентуля, если бы к Сталину позвали вас?
- Меня? Хо-го! Парниша! Я б ему объявил протест по всем пунктам!
- Ну, по каким, например?
- Ну, по всем-по всем-по всем. Пар экзампль - почему живем без женщин? Это сковывает наши творческие возможности.
- Прянчик! Заткнись! Все спят давно - чего разорался?
- Но если я не хочу спать?
- Друзья, кто курит - прячьте огоньки, идет младшина.
- Что это он, падло?.. Не споткнитесь, гражданин младший лейтенант - долго ли нос расшибить?
- Прянчиков!
- А?
- Где вы? Еще не спите?
- Уже сплю.
- Оденьтесь быстро.
- Куда? Я спать хочу.
- Оденьтесь-оденьтесь, пальто, шапку.
- С вещами?
- Без вещей. Машина ждет, быстро.
- Это что - я вместе с Бобыниным поеду?
- Уж он уехал, за вами другая.
- Это что - я вместе с Бобыниным поеду?
- Уж он уехал, за вами другая.
- А какая машина, младший лейтенант, - воронок?
- Быстрей, быстрей. "Победа".
- Да кто вызывает?
- Ну, Прянчиков, ну что я вам буду все объяснять? Сам не знаю, быстрей.
- Валька! Сказани там!
- Про свидания скажи! Что, гады, Пятьдесят Восьмой статье свидание раз в год?
- Про прогулки скажи!
- Про письма!..
- Про обмундирование!
- Рот фронт, ребята! Ха-ха! Адъе!
- ... Товарищ младший лейтенант! Где, наконец, Прянчиков?
- Даю, даю, товарищ майор! Вот он!
- Про все, Валька, кроши, не стесняйся!..
- Во псы разбегались среди ночи!
- Что случилось?
- Никогда такого не было...
- Может, война началась? Расстреливать возят?..
- Тю на тебя, дурак! Кто б это стал нас - по одному возить? Когда война начнется - нас скопом перебьют или чумой заразят через кашу, как
немцы в концлагерях, в сорок пятом...
- Ну, ладно, спать, браты! Завтра узнаем.
- Это вот так, бывало, в тридцать девятом - в сороковом Бориса Сергеевича Стечкина с шарашки вызовет Берия, - уж он с пустыми руками не
вернется: или начальника тюрьмы переменят или прогулки увеличат... Стечкин терпеть не мог этой системы подкупа, этих категорий питания, когда
академикам дают сметану и яйца, профессорам - сорок грамм сливочного масла, а простым лошадкам по двадцать... Хорош человек был Борис Сергеевич,
царство ему небесное...
- Умер?
- Нет, освободился... Лауреатом стал.
15
Потом стих и мерный усталый голос повторника Абрамсона, побывавшего на шарашках еще во время своего первого срока. В двух сторонах
дошептывали начатые истории. Кто-то громко и противно храпел, минутами будто собираясь взорваться.
Неяркая синяя лампочка над широкими четырехстворчатыми дверьми, вделанными во входную арку, освещала с дюжину двухэтажных наваренных коек,
веером расставленных по большой полукруглой комнате. Эта комната - может быть, единственная такая в Москве, имела двенадцать добрых мужских
шагов в диаметре, вверху - просторный купол, сведенный парусом под основание шестиугольной башни, а по дуге - пять стройных, скругленных поверху
окон.
Окна были обрешечены, но намордников на них не было, днем сквозь них был виден по ту сторону шоссе парк, необихоженный, как лес, а летними
вечерами доносились тревожащие песни безмужних девушек московского предместья.
Нержин на верхней койке у центрального окна не спал, да и не пытался.
Внизу под ним безмятежным сном рабочего человека давно спал инженер Потапов.
На соседних койках - слева, через проходец, доверчиво раскидался и посапывал круглолицый вакуумщик "3емеля" (под ним пустела кровать
Прянчикова), справа же, на койке, приставленной вплотную, метался в бессоннице Руська До-ронин, один из самых молодых зэков шарашки.
Сейчас, отдаляясь от разговора в кабинете Яконова, Нержин понимал все ясней: отказ от криптографической группы был не служебное
происшествие, а поворотный пункт целой жизни.