Возможно, здесь насчитывалось больше глинобитных домов, но основное отличие было не архитектурное, а национальное. Если в Пикетуая жили обедневшие потомки англичан, то здесь – такие же малоимущие потомки испанцев.
Никто и никогда не проводил границ, не устраивал никакой формальной сегрегации, не устанавливал никаких ущемляющих национальные права законов, не натравливал никаких Джимов Кроу. Всегда существовали исключения, смешанные браки. Англоязычные бизнесмены женились на испано‑язычных женщинах, чтобы получить доступ на «испанский» рынок. Дети от таких браков сами определяли свою национальную принадлежность. Оба квартала получили названия от реки Колорадо, которую испанцы называли Эль‑Рио‑де‑лас‑Энимас‑Пердидас‑эн‑Пургаторио, а англичане – Река Потерянных Душ в Пургатории; Пикетуая – искаженное от французского Пургатуар, которое, в свою очередь, пошло от испанского Пургаторио. Лорен никак не мог уразуметь, как названия соседних кварталов маленького городка в юго‑западном штате Нью‑Мексико связаны с рекой Колорадо, но в таком случае и другие районы также названы неправильно. Например, соседний район Лорена, Розовый холм. Откуда там розы? Да и холмом его не назовешь. Этот район – для более состоятельных англичан. А его испанский двойник Порт‑Рояль? И порта нет, и королевского ничего. Здесь жили Киприано и другие состоятельные испанцы. Горстка городских чернокожих обитала у африканской баптистской церкви на ничейной территории к северу от Пикетуая. Никто и никогда не заводил разговор о таком расселении жителей Аточи, да и ни к чему все это.
Власть в городе распределялась точно также. Шеф полиции всегда был из англичан, его заместители – из испанцев. В муниципалитете всегда президентствовал испанец, а председателя местного отделения Демократической партии вот уже в течение столетия поставляла семья Фигурационов. Мэры же испокон веков выбирались из англичан, во всяком случае, пока Эдвард Трухильо, сперва баллотируясь, а затем совершив небольшой политический переворот, не был избран не просто первым в истории города испано‑язычным мэром, но и первым республиканцем с 90‑х годов прошлого века.
Незыблемые границы начинали рушиться. Это не на шутку тревожило Лорена.
Лорен медленно ехал вниз по растрескавшемуся асфальту улицы Цедар в Лас‑Энимасе. Он миновал маленькую глинобитную часовню с голубыми дверями и окнами, что символизировало посвящение Виргинии. На чьем‑то газоне стоял миниатюрный культовый домик, обозначая место, где во время Депрессии собрались несколько семей из северной Мексики, чтобы работать на шахте. Мнимые католики – Боб Сандовал окрестил бы их еретиками, – они принадлежали к небольшой секте, чья вера немного расходилась с католической и которую вышвырнули из Испании в XVII веке. Еще одна из сорока одной церкви Аточи, приветствующих всех при въезде в город.
У тротуара стояла пыльная машина с техасским номером. Она была припаркована как раз там, где Лорен ожидал ее увидеть. Он списал номер машины, проверил с помощью компьютера наличие водительских прав и повернул к дому.
Он прошел через гостиную к телефону на кухне и набрал номер Киприано. Затем нажал кнопку автоматического набора.
Дэбра наполняла кофейник из термоса, где обычно хранилась свежая вода. Она откинула с лица свои прямые волосы и, сощурившись искоса, взглянула на Лорена.
– А Джерри? – спросила она.
Лорен весело рассмеялся.
– Я совсем закрутился с этой работой. Через минуту поеду за ним.
Она понимающе кивнула.
– Ты выяснил, кто это?
– Думаю, да.
Киприано ответил только на четвертый звонок.
– Домингос, – послышался сонный голос.
Лорен усмехнулся в трубку.
– Yandale, bubba, – сострил он.
На том конце провода надолго замолчали.
– Неплохая шутка, шеф.
– Yandale, bubba, – сострил он.
На том конце провода надолго замолчали.
– Неплохая шутка, шеф. Сейчас, черт возьми, шесть утра.
– Я выяснил, кто грабанул «Медную страну». Но мне к семи нужно в церковь и я не смогу сейчас заняться этим делом.
– Подожди, я возьму карандаш, шеф.
Снова Лорен замер в томительном ожидании.
– Ладно, шеф. Стреляй, – вздыхая, сказал наконец Киприано.
– Помнишь своего кузена Феликса?
И вновь ни звука в ответ.
– Это мой кузен со стороны жены. Ты хочешь сказать, что он ограбил «Медную страну»?
– Нет. Но ты помнишь, как он свернул свадебное торжество своей дочери, когда какой‑то говнюк при всех назвал мать Розы толстой старой коровой и получил по носу от ее дурака‑племянника Энтони из Ларедо?
– Он из Харлинжена. Ну помню.
– Значит, не забыл, кого нам пришлось волочить в тюрьму, чтобы прекратить потасовку, хотя они так нализались, что даже подняться не могли?
– Энтони. И двоих его ребят. И еще мать Розы, потому что она сцепилась с Элоем Эспозито, когда тот потащил Энтони.
– Она действительно злая старая корова, правда? Ну а кого еще?
– А‑а‑а! – Киприано, похоже, просыпался. – Робби Киснероса.
– Правильно. Так вот если ты поедешь к дому Феликса, то увидишь там машину с техасским номером. Моя рабочая гипотеза заключается в том, что вчера двое ребят Энтони приехали из Харлинжена и ворвались в «Медную страну», а Робби был у них шофером.
– Черт возьми! Как ты их вычислил, шеф? – судя по голосу, Киприано окончательно проснулся.
– Машина сейчас там. Я сверил номер по компьютеру. Это номер Харлинжена. Нужно, чтобы кто‑нибудь присмотрел за авто.
– Я займусь этим.
Лорен положил трубку. По комнате разливался аромат свежемолотого кофе. Дэбра, онемев от изумления, восхищенно смотрела на мужа.
– Когда ты успел до этого додуматься?
– Когда чистил зубы. – Он улыбнулся и, дабы избежать лишних восторгов и расспросов, направился к своему брату.
Джерри, его брат, в течение последних десяти лет жил на автомобильном кладбище к востоку от города. Его владелец позволил Джерри поселиться в старом прицепе, за что тот приглядывал за машинами и бесплатно кое‑что чинил.
Лорен помчался по 82‑му шоссе, город остался за спиной. На горизонте замаячила красная полоска – силуэт автоматического маглева, летящего по воздуху над полотном из нержавейки, справа от шоссе.
С левой стороны показалась массивная глинобитная громадина сорок второй церкви города Аточи. Прибежище тех, кто нашел свое утешение в защите окружающей среды. Сама по себе доктрина, по мнению Лорена, была оскорбительной смесью возрожденного язычества, политического радикализма и отрывков, надерганных из христианства и даосизма. «Земное Евангелие постоянно находится в стадии развития», если цитировать официальную литературу. Но развивается таким образом, пришел к выводу Лорен, чтобы выудить как можно больше средств у доверчивых прихожан.
Лорен видел церковь как что‑то вечное, непоколебимое и неизменное, не зависящее от зигзагов политики. Лорен многое знал о большой политике и считал, что ее нужно удерживать как можно дальше от веры.
На автостоянке у церкви он заметил двух апачей почтенного возраста в традиционных одеждах. Индейцы медленно выползали из старого джипа. «Шаманы, приглашенные на сегодняшнее утро», – решил Лорен. Белые, по большому счету, даже не считавшие коренных американцев за людей, тем не менее нуждались в них как в духовном источнике. Сытые обыватели будут неприязненно сторониться идущего рядом индейца, но тем не менее с радостью примут участие в церемонии с тем же индейцем, когда тот уже в роли шамана благословляет их и убеждает хранить Мать‑Землю.