Молоденький полицейский уже знал, что таким способом деньги переходят из рук в руки, – но он был поражен, что получил пакет, всего неделю работая на побегушках у шефа полиции. В этом‑то и заключался метод шефа отдела – коррумпировать молодого офицера как можно раньше, обеспечивая тем самым собственную безопасность. И это касалось всего департамента, каждый полицейский имел свою долю и был заинтересован в том, чтобы ничего не менялось. Вот в чем заключалась – que no [4] ? – основная работа департамента.
В тот же день, чуть позже, Лорен нашел в своем почтовом ящике белый конверт без всяких надписей. Там лежала десятидолларовая купюра, его недельная зарплата. Ставку, как он потом выяснил, установили еще в 30‑е годы, и с тех пор она не менялась: десять долларов для патрульного и двадцать пять для шефа департамента. Возможно, в тридцатых это была куча денег, но к тому времени, как Лорен пришел в полицию, означенной суммы хватало лишь на карманные расходы. Были, конечно, и другие статьи официального дохода, например, медицинская страховка – при несчастном случае – или беспроцентные займы, которые потом вычитались из недельной зарплаты. Когда же Лорен, получая сержантские пятнадцать долларов в неделю, женился и в кредит купил дом, за него выплатили значительную часть стоимости, но на время исключили из системы получения взяток.
Нарушители должны были платить, платить так или иначе. Недельный денежный оборот показывал, что, осознавая свой грех, каждый хотел искупить вину.
В искупление Лорен верил.
Он убедил себя, что взятки укрепляют мораль и чувство товарищества в полиции. Этот общий секрет сплачивал их, служил неким стержнем, пусть даже и считался общим пороком.
Однако некоторые порой забывали о назначении своих денег, полагая, что купили на них сам закон, а не просто терпимость к своим занятиям. Одна из причин, по которой Лорен восхищался Конни Дювашель, заключалась в том, что она вот уже пятьдесят лет занималась своим бизнесом, шагу не ступив за пределы округа, и ей никогда не приходилось напоминать, кто есть кто. Мэдди бестактно намекнула Лорену на известные обстоятельства, и долг повелевал заставить ее об этом пожалеть.
На самом деле он ничуть не разозлился, он лишь напомнил, кто здесь хозяин.
Впрочем, своим людям обычно платит хозяин, а не наоборот. Весьма неприятная мысль.
Лорен решил не заострять на ней внимание.
* * *
Под окнами «Солнечного сияния» стоял пятитонный грузовик с пантами. Рога спилили еще мягкими: на них болтались клочки шерсти и мяса и темнели пятна крови.
От этого зрелища Лорена замутило. Он толкнул зеленую, как плод авокадо, расписную дверь и по линолеуму, протертому местами до дыр, зашагал к стойке бара.
Два корейца‑"вампира" в костюмах и при галстуках сзади разговаривали с Сэмом Торреем, владельцем оленьего ранчо к югу от города. За стойкой расположился Лен Армистед, бородатый широкогрудый мужчина, собственность которого составляла станция техобслуживания в западной части Аточи. Тут же точили лясы два старых болтуна, Боб Сандовал и Марк Бирн, бывшие шахтеры, живущие на пособие «Братьев Рига». В клетчатых рубашках и жеваных полевых армейских фуражках, из‑под которых выбивалась седина, они, похоже, пьянствовали с полудня.
Лорен подсел к Армистеду. Кувер, хозяин «Солнечного сияния», не спрашивая, подал Лорену кофе. При виде масляной пленки на поверхности напитка шеф полиции задумался.
Кошмарную местную воду приходилось фильтровать, поскольку она проходила через двухвековую толщу отходов рудных разработок. Большинство жителей пользовались фильтрами или покупали кипяченую воду.
Лорен заглянул в тарелку Армистеда. Куриный стейк в сметанном соусе, сколько он себя помнил, традиционно подавали лишь по пятницам.
– Ну как?
Армистед хмуро ковырнул стейк вилкой.
– Ну как?
Армистед хмуро ковырнул стейк вилкой.
– Неважно, как я и ожидал, – ответил он.
Лорен многозначительно посмотрел на Кувера.
– А мне нужен хороший, – он оглянулся на корейцев, – и немного крови для этих «вампиров».
Кувер слегка улыбнулся и записал заказ в свой блокнот. Оленье ранчо Сэма Торрея оказалось одним из немногих удачных предприятий, затеянных за последнее время в округе. По словам Торрея, традиционная китайская и корейская медицина предписывала толченый олений рог для возвращения потенции стареющим мужчинам. По осени молодые рога считались особенно полезными, предположительно ввиду большой концентрации в них гормонов. Некоторые китайцы и корейцы дошли даже до того, что летали в Нью‑Мексико пить кровь, брызгающую при спиливании рога, – наверное, насыщенная гормонами, она была еще полезнее, чем сами толченые панты.
Местное отделение Экологического общества буквально объявило войну ввиду распродажи естественных ресурсов страны ради причудливых желаний азиатов. Охотники вроде Лорена тоже не были в восторге, хотя им претила и нечестная игра на ранчо. За одиннадцать тысяч долларов здесь можно было завалиться рогами – любой жалкий, некомпетентный, но хорошо вооруженный охотник, придя в загон и убив беззащитное, покорное животное, гарантированно получал свой охотничий трофей.
Лорен снова посмотрел на корейцев. Может, они намерены опробовать свою вновь обретенную потенцию у Конни Дювашель сегодня ночью.
– Ты собираешься в этом году на оленя? – спросил он Армистеда.
– Я получил разрешение, – Армистед вытер с усов остатки соуса, – завтра с Пулем пойду на медведя. Каждый в этом городе убил медведя, а он – нет и чувствует себя обделенным.
Пуль был его племянником.
– Удачи, – понимающе сказал Лорен.
– Он хочет постелить у себя его шкуру.
– Что ж, это обойдется в пару тысяч долларов, если с головой и всем остальным.
– Я думаю оставить его в засаде, – Армистед поморщился от вида кофе и отставил чашку, – ты‑то как?
– Я тоже получил разрешение.
– По‑прежнему будешь хвастать модной русской винтовкой?
– "Драгуновым?" Да, я люблю его. Русские умеют делать такие вещи.
С экстравагантной винтовкой Драгунова Лорен охотился в прошлом году. Русские стали продавать на запад излишки оружия, и СВД – снайперская винтовка Драгунова – призвана была стать лучшей в мире снайперской винтовкой. Лорен заменил штатный армейский прицел ПСО‑1 с четырехкратным увеличением на оптику Фужинона, посильнее, и прошлой осенью уложил оленя с шести сотен ярдов.
– Да, хороша винтовка, – повторил он.
Армистед неловко поднялся и надвинул кепку на глаза.
– А мне больше нравится «рекон». Счастливо оставаться.
– Пока.
Лорен посмотрел в окно. Желудок его нетерпеливо урчал. В «Солнечном сиянии» кормили хуже некуда, но оно находилось в центре, наискосок от городской площади, и, сидя за стойкой бара, Лорен наблюдал за тем, что творилось у департамента. А Кувер считался активистом Демократической партии – что тоже не следует сбрасывать со счетов.
– И все только потому, что наша округа была слишком бедна, чтобы позволить себе обычные церкви, – произнес вдруг Бирн, один из несостоявшихся местных жителей. Между пожелтевшими пальцами он вертел самокрутку. – Вот здесь и появились и апостолы, и мормоны.
– Это уж точно.
– И все‑то они могли объяснить про то, что творится там, наверху. Двоюродный дедушка Джозефа Смита основал эту религию, знаешь, да?
– Не‑е.