Он разлил борщ по тарелкам, поставил их в микроволновку и сел, облокотившись о стол. Руки всё ещё дрожали, пусть почти незаметно. Идея стартовать ассоциативный поиск так и не ушла: Алей по-прежнему не знал, что говорить.
— А нам оценки четвертные объявили, — сказал Иней.
— И как у тебя дела?
— У меня по математике тройка. А так всё пятёрки и четвёрки.
Алей задумчиво потеребил нижнюю губу.
Потом враз надулся и пригорюнился.
— Горе ты луковое! — с наигранным унынием сказал он и закатил глаза. — У тебя такой брат! Всю школу на доске почёта висел! А у тебя тройка по математике. Тьфу!
Иней опустил голову.
— В году четвёрка выходит, — виновато ответил он и вдруг вскинулся: — Аля, позанимайся со мной, а?
— Когда, летом?
— Ну да.
— Толстый, ты чего? — изумился Алей. — Летом надо отдыхать.
— Да ну… — неопределённо сказал Иней.
— Летом надо отдыхать и набираться сил, — наставительно сказал Алей. — А вот со следующего года чтоб никаких троек!
— Ага. Аля… — Иней моргнул, помялся; Алей наклонился к нему, — а меня перевести хотят в другой класс.
Алей на миг задержал дыхание. «Хорошо, что мне об этом Лёнька рассказал, — подумал он. — Всегда лучше знать заранее».
— Никто тебя не переведёт, — твёрдо заверил он. — Я сказал.
Иней вздохнул и умолк.
Алей покусал губу. Не стоило тянуть время. Иней был по натуре парень замкнутый и не то что жаловаться — разговаривать с людьми не любил. Если заболтать его всякой чушью, пытаясь развлечь, есть риск, что он вообще передумает и так и не расскажет о своей беде…
— Ну что ты, Инька? — тихо спросил Алей. — Мама с дядей Лёвой ругаются?
Лицо брата потемнело.
— Нет. Не ругаются, — сказал он таким голосом, что ясно стало: лучше бы ругались.
— А что?
— Алька, возьми меня к себе жить.
Алей оторопел.
Этого он не ждал.
Иней слез со стула и стоял посреди крохотной кухоньки, умоляюще глядя на брата. «Но…» — начал Алей и смолк. Он не знал, что ответить. Если бы нужно было просто забрать брата оттуда, где ему плохо, вопрос бы не стоял. Но в квартире Шишова жил не только урод Шишов…
Алей уронил голову на руку.
— Ты чего, Толстый? — грустно сказал он. — Я же учусь, работаю, дома почти не бываю. Кто тебя кормить будет?
— Я сам! — выпалил тот.
— Пельменями питаться? Тебе расти надо, нормально есть.
— Аля, пожалуйста! — Иней подошёл вплотную, дотронулся до его рукава.
— Инька, — Алей заглянул ему в глаза. — Я же не мама. Ты пойми. Ты тут будешь один сидеть, не смогу я с тобой возиться. А если случится что — а меня нет?
— Я тихо буду, Аля.
— В интернете станешь сидеть целыми сутками, в игрушки играть?
— Не стану, — ровно сказал Иней. Губы его сошлись в ниточку. — Аля, вот хочешь, поклянусь? Я всё буду делать, как ты скажешь. Я мешать не буду. Если вдруг что… если я хоть четвёрку получу — ты меня сразу выгонишь.
— Толстый, ты с ума сошёл.
— Не сошёл, — сбивчивым шёпотом заговорил Иней, схватив его за руку, — не сошёл, Аля, я же… Аля, он меня постриг, а я не хотел, я хотел чтоб как у тебя было… Аля, он хочет, чтоб я его папой называл! Чтоб я фамилию поменял, Алечка! Иней Шишов, блик, как это клёво!.
.
Он задохнулся и умолк. Чёрные глаза беспокойно блестели, слёзы плыли по ресницам.
Алей закрыл лицо ладонью.
— Тьфу ты… — пробормотал он, — блик…
— Алечка, — беспомощно, отчаянно повторил Иней.
— А о маме ты подумал?
Наступило молчание. Даже холодильник перестал гудеть. Звякнул таймер микроволновки. Алей поднялся, достал горячие тарелки. Иней стоял возле стола, опустив голову, бледный, как восковой. Невыносимо было на него смотреть. «Нельзя так, — думал Алей, — нельзя же так», — и сам не понимал, чего именно нельзя.
— Давай поедим, — сказал он, наконец. — А потом я маме позвоню и скажу, что ты у меня переночуешь.
Иней вскинулся, быстро смахнул слёзы, улыбнулся несмело.
— А там посмотрим, — строго и печально добавил Алей. — Утро вечера мудренее.
Над чаем Иней совсем успокоился и даже как будто перестал замечать присутствие брата, погрузившись в свои таинственные размышления. С ним такое случалось. Неприметный, неслышный, он замирал над тетрадью, над книгой, над монитором с надписью «game over», и даже дышал, кажется, медленнее, чем положено. Только зрачки вздрагивали порой, словно он следил взглядом за чем-то, чего не видели остальные. «Привидение, — говаривала мать. — Сам привидение и с привидениями разговаривает».
Спрашивать, о чём он думает, нельзя было ни в коем случае — Иней односложно отвечал, что ни о чём, и начинал шарахаться от любопытных. Только Клён знал тайну. Алей в ту пору, когда работал репетитором, пробовал шутки ради выпытать её у Комарова. Но болтун Комаров, должно быть, поклялся молчать. Не по возрасту ловко он переводил разговор на другие темы. Славный парень Лёнька…
— Аль, — внезапно сказал Иней. — А поставь папу?
— Ага, — с готовностью ответил Алей, — сейчас.
Он давно оцифровал все старые видеозаписи, на которых был Ясень, даже самые короткие и бестолковые — там, где отец проверял, работает ли камера. Ясень на них корчил рожи и говорил какие-нибудь смешные глупости.
Алей включил компьютер и пододвинул к нему второе кресло; Иней забрался в кресло с ногами.
Качество видео было никудышное, никакими программами не поправить, но звук Алею удалось вычистить. Ясень неплохо пел. Алей страшно жалел, что отец не записывал свои песни; чаще он пел чужое, но сочинял и сам. Песен было гораздо больше, чем сохранилось на видеозаписях. Алей помнил из них какие-то обрывки строк. Целиком осталась только одна, эта — «Зеленым-зелено пламенел лес».
…в земляничной глуши заяц рыскал.
Был с небес глас,
И шептал бес:
«Не живи тихо, не летай низко!»
Если сила нужна, то бери вес.
Не бывает удачи без риска.
Забирай приз,
Обходись без,
Не живи тихо, не летай низко!
А приходит пора — надо знать честь,
И со всем рассчитаться по списку:
Выходил в плюс,
Не туда лез,
Не живал тихо, не летал низко!
Ясень сидел на старом, выцветшем до серого цвета диване бабы Зури — диван этот давно выбросили, теперь вместо него была тахта, — а баба Зуря стояла у стены, скрестив на груди руки, донельзя довольная, счастливая сыном. Тёмно-вишнёвая гитара гремела в ясеневых руках, сам он улыбался во весь рот и пел-кричал слова с таким вкусом, что невозможно было не подпевать.
— Не летай низко! — шёпотом повторил Иней. Он пожирал отца глазами и даже разрумянился чуть-чуть.
Алей отвёл взгляд. Томило в груди. «Папа не летал низко, — в тоске подумал он, откидываясь на подголовник кресла: люстра на потолке была старая-старая, та же, что на записи.