Онимелширокий
правильный фасад, облицованный камнем и выходящийнадеревенскуюлужайку.
Занавески и фарфор на окнах свидетельствовалиотом,чтоонв"хороших
руках". Безил с удовлетворением отметил про себяфарфор-большиечерные
веджвудские вазы, ценные, хрупкиеи,несомненно,дорогиесердцухозяев.
Когда дверь отворяли, открывался вид прямо сквозь весь дом на белуюлужайку
с заснеженным кедром.
Дверь отворила красивая крупная молодая женщина сосветлымивьющимися
волосами, белой кожей, огромными бледно-голубыми глазамиикрупнымробким
ртом. Она была одета в костюм из твида и шерстяной джемпер, как на прогулку,
но мягкие, подбитые мехом туфли говорили о том,чтоонавсеутросидела
дома. Все в ней было крупное, мягкое, округлое и просторное. Ее, пожалуй, не
взяли бы манекенщицей в магазин готовой одежды, но толстой ееназватьбыло
нельзя. В век более рафинированный ее сочли бы изумительносложенной;Буше
нарисовал бы ее полуобнаженной, в развевающихся сине-розовых драпировках,а
над персиково-белой грудью непременно парила бы бабочка.
- Мисс Преттимэн-Партридж?
- Нет. Только, ради бога, не говорите, что пришличто-нибудьпродать.
Стоять в дверях ужасно холодно, а если я попрошу вас в дом, придетсякупить
ваш товар.
- Я хочу видеть мистера и миссис Преттимэн-Партрпдж.
- Они умерли. Вернее сказать, один из них. Другой этим летом продал нам
дом. Простите, это все? Я не хочубытьневежливой,ноядолжназакрыть
дверь, не то я замерзну.
Так вот что слышала Барбара о Солодовом Доме.
- Разрешите войти?
- О господи, - сказало великолепное создание, проводя его вкомнатус
веджвудскими вазами. - Вы что-нибудь продаете? Или с какими-нибудь анкетами?
Или просто какая-нибудь подписка? Если продаете или анкеты, тут яничемне
могу помочь: мой муж служит в йоменской части, его нет дома. Еслиподписка,
то деньги у меня наверху. Мне сказано дать столько же, сколькодастмиссис
Эндрюс, жена доктора. Если вы к ней ещенезаходили,зайдитееще,когда
выяснится, на сколько она раскошелилась.
Все в комнате было новым, точнее говоря, новойбылапокраска,новыми
были ковры и занавески, и вся мебель была размещеназаново.Передкамином
стоял очень большой диван, подушки которого, обтянутые набивкой, еще хранили
отпечаток форм красивой молодой женщины: оналежалананем,когдаБезил
позвонил. Он знал, что положи он руку в округлую вогнутость, гдепередтем
покоилосьеебедро,рукаощутилабытепло,знал,какиеподушкиона
подоткнула под локоть. Книга, которую она читала,валяласьнаковрикеиз
Овечьих шкур, лежавшем перед камином, Безил могбывточностивоссоздать
положение, в каком лежала хозяйка, раскинувшись наподушкахвовсейнеге
первейшей молодости.
Она как будто почувствовала бесцеремонность его осмотра.
- Между прочим, - сказала она, - почему вы не в форме?
- Работа общенационального значения, - ответил Безил.
-Яприходский
квартирьер. Ищу подходящее место для троих эвакуированных детей.
- Ну, надеюсь, этот дом вы не назовете подходящим местом. Помилуйте!Я
даже не могу присмотреть за овчаркой Билла, я изасобой-тонемогукак
следует присмотреть. Что мне делать с тремя детьми?
- Это, я бы сказал, исключительные дети.
- О, разумеется. У меня-то своих нет, слава тебе господи. Вчера комне
заходилаодначудачка,нектомиссисХаркнесс.Казалосьбы,можнои
пообождать с визитами до конца войны, как вы думаете? Так вот, она ужасчто
такое рассказывала о детях, которых к ней прислали.Импришлосьподкупить
того человека, подкупить буквально, деньгами, лишь бы этих зверенышей от них
забрали.
- Это те самые дети.
- Господи помилуй, с какой же стати вы выбрали меня? Еебольшиеглаза
ослеплялиего,какослепляюткроликафарыавтомобиля.Этобыло
восхитительное ощущение.
- Видите ли, я, собственно, остановилсянаПреттимэн-Партриджах...Я
даже не знаю вашего имени.
- А я вашего.
- Безил Сил.
- Безил Сил? - В ее голосе вдруг прозвучала заинтересованность.-Вот
чудно.
- Почему чудно?
- Так просто, я много слышала о вас в свое время. У вас не было подруги
по имени Мэри Никольс?
- Мэри Никольс?
Была ли у него такая? Мэри Никольс... Мэри Никольс...
- Она часто рассказывала о вас. Она была намного старше меня. Я обожала
ее, мне тогда было шестнадцать. Вы познакомились с ней на пароходепопути
из Копенгагена.
- Очень может быть. Я бывал вКопенгагене.Молодаяженщинасмотрела
теперь на него с пристальным я не вполне лестным вниманием.
- Так вы, значит, и есть тот самый Безил Сил.Вотужникогдабыне
подумала...
Это было четыре года назад, дома у Мэри Никольс в Южном Кенсингтоне.У
Мэри была небольшая гостиная окнами во двор, на первомэтаже.ВнейМэри
угощала подружек чаем. Туда она приходила много дней подряд, садиласьперед
газовым камином, ела пирожныесгрецкимиорехамиотФуллераислушала
подробный рассказ о Переживании Мэри. "Неужелитыбольшенеувидишьсяс
ним?" - спрашивала она. "Нет, это было такпрекрасно,такзаконченно".-
После своего Переживания Мэри запоемчиталаромантиков."Янехочуэто
портить". - "Миленькая, мне кажется, он ни капельки тебя не стоит". -"Нет,
он совсем не такой. Ты не думай, что он кактемолодыелюди,скоторыми
знакомишься на танцах..." Она тогда еще неходиланатанцы,иМэриэто
знала. Рассказы Мэри о молодых людях, с которыми она знакомилась натанцах,
были очень трогательны, но не в такой степени, какповествованиеоБезиле
Силе. Это имя глубоко запало в девичью душу.
А Безил, все еще стоя, перерывал свою память.