Я не собираюсь принимать участие в убийствах своих сограждан.
– За исключением некоторых, – сказал Трембицкий.
Ринелати ударил его по лицу.
– Прекратить! – приказал Ганновей.
– Неужели революционер не может позволить себе немного грубости? ехидно спросила Вивьена.
– Мы хотим быть вашими друзьями, – заявил Ганновей.
– Начните с того, что представьте нас самим себе.
– Это сумасшествие. Вы не пробудете на свободе и неделю. Я не могу допустить чтобы генератор попал в руки Маркус.
– Тогда помоги, чтобы он попал в руки президенту.
– Я уже объяснял вам…
– Такое объяснение нас не удовлетворяет, – прервал его Коскинен. Я хочу передать прибор властям, которые смогут воспользоваться им так, как необходимо. Ты, Ганновей, не входишь в число таких людей.
– Все это бесполезно, Карс, – прорычал Томсон. – Они фанатики.
– Трембицкий – да, – сказал Ганновей, – Но Пит кажется вполне разумным. Ты можешь посмотреть с нашей стороны точки зрения?
– Могу. В этом‑то все дело.
– Мне не хотелось бы быть жестоким. Но ты не сможешь выйти отсюда и умрешь от голоду через несколько дней.
Коскинен удивился тому, что не испытывает страха. Он хотел жить, как и любое другое существо, может даже больше. Но страха в нем не было. Только ярость.
– Я готов к этому, – возразил он. – Но тогда мое тело навсегда останется под экраном. Разве что вы разрежете генератор лазером, но это не поможет вам создать новый.
– Когда‑нибудь построим.
– Это будет очень долго. За это время люди пошлют экспедицию на Марс – может сам Абрамс финансирует ее. И марсиане помогут землянам создать новый генератор.
– Может быть, – Ганновей повернулся к своим пленникам и глаза его сузились. – Может ты и не боишься смерти, но не захочешь же ты, чтобы из‑за этого упрямства погибли твои друзья?
Трембицкий с негодованием сплюнул:
– Ну, разве он не мошенник?
– Слишком большая ставка, – сказал Ганновей, – я пойду на все.
Коскинена бросало то в жар, то в холод.
– Если ты убьешь их, – крикнул он, – ты убьешь последний атом надежды, который еще остается у тебя.
– Я не имею в виду немедленную их смерть. Ты можешь подумать три‑четыре дня.
Краска схлынула с лица Вивьены, она с трудом проговорила:
– Не слушай его, пит. Пусть будет, что будет.
– Ты еще не знаешь что будет. – Ганновей повернулся и сказал: Ребята, вы знаете, где находится аппаратура. Принесите ее сюда.
Советники вышли. Ганновей сел, закурил. – Можете поговорить друг с другом, – сказал он.
– Ви, – прохрипел Коскинен.
Она сделала несколько коротких вздохов, чтобы придти в себя.
– Не думай обо мне, пит. Мне не нужна жизнь, если за нее нужно помогать всем этим выродкам.
– Эй, вы! – крикнул Томсон. – Вы думаете, что нам приятно заниматься этим?
– Конечно, – сказал Трембицкий.
– Я понимаю вас, – сказал Ганновей, и в его голосе послышалось отчаяние. – Вы даже не можете представить, как я хотел бы, чтобы мы были друзьями. Мы могли бы столько сделать для планеты. Неужели я выгляжу преступником?
Трембицкий обратился к Коскинену:
– Они, скорее всего, пристрелят меня, но… – в его глазах стояли слезы, – …если я вдруг сломаюсь, не выдержу и попрошу тебя открыть экран, не слушай меня, Пит.
Коскинен почти не слушал его. Ужас овладел им. Он видел Вивьену, как сквозь туман.
– решение за тобой, – проговорил он. – Ты единственная, кто имеет право решать.
– Я уже решила. Будь твердым.
– Послушай, что для тебя все эти бредни о политике? Единственное, что ты хочешь, это месть Маркусу. Эгалитарианцы тебе это могут обещать.
Ви, я хочу, чтобы ты сделала выбор.
Она слабо улыбнулась:
– Ты трус, Пит, – сказала она, – Ты хочешь переложить ответственность на меня.
– Но я не могу взять на себя ответственность, – взмолился он.
– О, кей, возьму я. Будь твердым, Пит. Моя жизнь мало что значит для меня, потеря невелика.
– Не говори так!
– А как насчет того, о чем вы сами знаете? – внезапно спросил Ганновей.
***
Детонатор! Вспомнил он. Безумная надежда вспыхнула в нем.
– Хорошо, я выйду, – сказал он. – Только сначала отпустите ее. И тогда я …
– Сначала выходи, – ответил Ганновей. – А то я боюсь какой‑нибудь шутки с твоей стороны.
– Нельзя, Пит, – сказала Вивьена. – Слишком шикарный подарок для них.
– Но если у тебя будет шанс, пока я… – продолжал он.
– Лучше умереть так, чем от голода и жажды, да еще после того, как увидишь ее мучения. Нет, – дрожащим голосом сказала она. – Я не могу.
– В чем дело? – спросил Брерсен.
И тут вернулись Хилл и Ринолетти. Они принесли тяжелый ящик с ручкой и рулон пластика.
– Где его поставить? – спросил Хилл.
Ганновей осмотрелся.
– Вот сюда, возле двери в спальне. Силовое поле занимает большое пространство, – сказал он.
Ринолетти растелил пластик.
– Чтобы не пачкать ковер, – ухмыльнулся он.
Хилл открыл ящик, достал веревки и бросил их Вэнбурну.
– Свяжи этого парня, – сказал он.
Трембицкий глубоко вздохнул и что‑то пробормотал по‑польски. Он не стал сопротивляться, когда его привязали к креслу, но он позвал Коскинена:
– Пит!
Коскинен услышал его только с третьего раза.
– Да, да.
– Пит, взгляни на меня. – Трембицкий внимательно смотрел в глаза Пита. – Слушай, я уже мертвец.
– Нет, нет, – сказал Ганновей. – Отдайте мне генератор и вы проживете еще долгие годы.
Трембицкий проигнорировал его:
– Слушай внимательно, Пит. Не думай обо мне. Я люблю жизнь, но уже давно не боюсь смерти. Я много повидал смертей за свою жизнь. Жена моя мертва, дети выросли, никто от меня не зависит. Я умру с легким сердцем, если буду знать, что я хоть немного помог делу свободы. Быть рабом я не желаю. Ты понимаешь?
Коскинен кивнул. Он чувствовал, что Трембицкий что‑то хочет сказать ему. – Если у тебя появится шанс, не думай обо мне, продолжал Трембиций. – Я уже прожил жизнь. Ви еще молода. И ты тоже. К тому же ты единственный, кто может передать миру секрет генератора.
Когда‑то давно, еще в Европе я приказал уничтожить город, где в тюрьме находились мои друзья. Они погибли. Но я никогда не чувствовал угрызений совести. Ты тоже не думай обо мне.
Ганновей что‑то заподозрил:
– Эй, заткнись, Ви.
– О, кей, – сказал Трембицкий. – Гуд бай.
– Пока еще рано, – сказал Ганновей и подошел к Коскинену. – Пит, ты понимаешь, что все это означает? Скоро она перестанет быть собой. А в конце она даже не будет человеком.