Возможно, кто-то, как и он, ещеотсиживалсявподвалах,убежищах,
бункерах. Возможно, кто-то еще не замерз в Антарктиде. Вполне возможно,в
стынущих темныхглубинахещедохаживалисвоеподлодки,снулошевеля
плавниками винтов и рулей. Все не имело значения. Этот человек ощущал себя
последним и поэтому был последним.
После того как над коттеджем прогремели самолеты - бог знает чьи, бог
знает куда и откуда, - подвал затрясся, едва не лопаясь отпереполнившего
его адского звука, - сверху уже не доносилосьникакогодвижения,только
буря завывала. Человек едва не оглох тогда и не скоро услышал, что малышка
проснулась - перепуганно кричит изтемноты,заходится,давитсяплачем.
Конечно, это были самолеты - один, другой,третий,совсемнизко.Зажег
фонарик. Пошатываясь, - для себя он неуспелзахватитьникакойеды,а
прошло уже суток четверо, - побежал к дочери. Бу-бу-бу!Ктоэтотутне
спит? Страшный сон приснился? Фу, какой противный сон, давай его прогоним,
вот так ручкой, вот так. Прогна-а-али страшный сон! Спи,небойся,папа
тут. Все хорошо. Примерно через сутки ударил мороз.
Ледяные извилистые струйки медленно,словнокрупныехлопьяснега,
падали сверху,спотолка,затерянноговтемноте.Теплыевещилетом
хранились здесь - повезло, - и человек все нагромоздил на малышку,только
свое пальто надел на себя. Где-то он читал об этом или слышал - вся дрянь,
гарь, миллионы тонн гари ипыли,которыевзрывывыколотилиизземли,
плавали теперьвстратосфере,пожираясолнечныйсвет.Малышкастала
плакать чаще, чаще звала маму,чащепросилаесть,-человекэкономил
молоко и все кутал ее, все боялся, что она простудится. Гу-гу-гу! Ктоэто
тут не спит? Ночь на дворе, видишь, как темно - хоть глаз коли. Мама утром
придет. "Мама" она уже две недели каквыговаривала,а"папа"никакне
хотела, это его очень огорчало, хотя он и не подавал виду, посмеивался.
Потомвсекак-тосразуподошлокконцу.Когдамалышкавновь
захныкала, человек едва мог встать, едва нащупал коченеющимирукамисвой
фонарик - пустил в потолок обессилевший красноватый луч. Высветилсястол,
кроватка под ворохом одежды, тонущие в тени шкафы истены.Человекслил
остатки водывкастрюлечку,изкоробкадосталпоследнююспичку,из
шкафчика - последний пакет молока, уже до половины пустой,изаптечки-
снотворное. Растолок все таблетки. Снял с полки очередную книгу, разодрал,
- чиркнув спичкой, зажег бумагу подкастрюлькой.Сталосветлее,подвал
задышал, заколыхался в такт колыханиям рыжегоогня.Резалопривыкшиек
темноте глаза. Но человек смотрел, читал напоследок-раньше,втолчее
дел, некогда было перечитывать любимые книги, теперь дела уженемешали.
"Нет! Не в твоей власти превратить почку в цветок! Сорви почку иразверни
ее - ты не в силах заставить ее распуститься. Твое прикосновение загрязнит
ее, ты разорвешь лепестки на части и рассеешьихвпыли.
Нонебудет
красок, не будет аромата. Ах! Не в твоей власти превратить почку в цветок.
Тот, кто может раскрыть почку, делает это так просто..."Пламямедленно,
словно лениво, ползло по странице, переваривало ее,истраницаежилась,
теряя смысл. Оставались хрупкие, невесомые лохмотья. Сюда нальешь воды, на
две трети бутылочки примерно. Уразумел? И вводеразогревай.Мывсегда
превыше всего ценили мир, говорил человек в экране энергичноиуверенно.
Если нам понадобится еще пятьдесят ракет, мы развернемвсепятьдесят,и
никто нам не помешает. Мы руководствуемся только своими интересами и своей
безопасностью. Вашей безопасностью! Мы не устаем бороться за мир с оружием
врукахвезде,гдеэтоготребуютжизненныеинтересынашейстраны.
Перестань косить в телевизор. Одно и то же бубнят каждый день. Мир, мир, -
а переезд третийденьпочинитьнемогут...Попробуйобязательно,не
перегрел ли. Да не рукой пробуй, а щекой! Она чмокнула его в щеку.Ой,у
тебя и щеки-то ничего не поймут, я тебядомозолейзацеловала.Илине
только я? Не уезжай, попросил человек. Яквечерувернусь.Отецочень
звал, супу вкусного хочет. Ну я же к вечеру вернусь. А ты оставайся тут за
родителя. Научишь ее "папа" говорить, пока я не отсвечиваю. Ой, как я буду
назад спешить, мечтательно проговорила она и пошла к станции, а он остался
за родителя. Когда согрелосьмолоковстекляннойбутылочкесмерными
щербинками на боку, он высыпал туда порошок и тщательно разболтал.
- Соображаешь, чем пахнет? - спросил он хрипло и попробовал бутылочку
щекой. - Сейчас папа тебя накормит.
Услышав слово "накормит", оназавозилась,пытаясьвыпростатьруки
из-под укрывавшей ее рыхлой горы.
- Папа, - отчетливо сказала она, когда человек перегнулся кнейнад
сеткой кровати. Поспешно зачмокала, скривилась - горьковато, -нонина
миг не выпустиласоску,толькосмешноморщилась,вразнобойперебирая
мышцами маленького лица.
- Вот умница, - приговаривалчеловек,свободнойрукойподдерживая
пушистый теплый орешек ее головы. - Вот молодец... Как славно кушает...
Она все-таки высвободила руку, он стал запихивать ееобратно,они
теперь боялся, что она простудится. Не сбавляя темпа, она шумнодохлебала
последние капли, отодвинула его руку и, удовлетворенносмеясь,вцепилась
крохотными пальцами в щетину наегоподбородке.Онткнулсявгладкую
кнопку ее носа, потерся лбом, щеками - она хохотала, повизгивала.
- Гу-гу-гу. У кого это носик такой маленький? У кого это ручкатакая
тепленькая? Гли-гли-гли! Ну,будет,будет,небалуйся,атомолочко
обратно выскочит.
Он так и стоял, пока пальцы ее не разжалисьируканеупала.Она
уснула, как тонет камень. Он опустился на стул рядом с кроваткой,сжался,
точно ожидал удара. Ее дыхание, отчетливо слышное в морозной тишине, стало
затрудненным, легонечко булькнуло на выдохе и разорвалось. Скорчившись, он
ждал - но она не дышала. Он не мог поверить, что все случится такпросто.