Было двадцать минут четвертого. Значит, сегодня это
продолжалось два часа. На столе перед ним тихо пощелкивал автомат, включающий каждые десять
минут осциллограф. Сняв с головы контакты, Васильев вынул кассету из осциллографа и пошел в
темную комнату. Через двадцать минут у него в руках была проявленная пленка. Сомнений не могло
быть: опять дельта-ритм — колебания с частотой три герца и почти постоянной амплитудой.
— Марина! — крикнул он, подходя опять к столу. Из соседней комнаты вошла девушка в белом
халате и вопросительно взглянула на Васильева.
— Дадите три вспышки света с произвольными интервалами, — сказал он, гася в лаборатории
свет.
Подойдя к аквариуму с розоватой жидкостью, в которой плавал комок серой массы с торчащими
из нее проводами, он включил катодный осциллограф. Зеленая светящаяся точка возникла на
экране.
Он манипулировал рукоятками прибора, пока точка на экране не превратилась в кривую
синусоидальной формы.
Яркая вспышка света залила лабораторию и погасла. Сразу же изменилась и форма кривой на
экране. Одновременно с уменьшением амплитуды на кривой возникли колебания значительноболее
высокой частоты.
Так повторилось три раза.
— Можете идти, Марина.
Васильев сел на стул и обхватил голову руками. Некоторое время он сидел неподвижно, затем,
приняв решение, взял со стола папку и направился во второй этаж.
Несколько секунд он нерешительно стоял около двери с табличкой:
Профессор А. А. Сильвестров
— Можно к вам, Анатолий Александрович?
— Пожалуйста, входите. Как у вас дела?
— Извините, Анатолий Александрович. Я к вам сегодня пришел по сугубо личному делу, по
поводу... Ну, словом, в качестве пациента.
— Что случилось?
— Последнее время со мной происходит что-то странное. Какие-то приступы оцепенения. Это не
сон и не обмороки. Я хорошо слышу все, что делается в лаборатории, но вместе с тем испытываю
непонятные ощущения, которых не могу объяснить. В мозгу возникает какое-то подобие образов,
совершенно мне чужих. Как будто кто-то старается мне их внушить, однако эти образы настолько
отвлеченны, что я их не могу связать с какими-либо конкретными представлениями.
— И давно это у вас?
— Началось дней десять тому назад. Вначале приступы продолжались не более нескольких
минут.В течение последних трех дней их длительность резко увеличилась. Сегодняшний
продолжался два часа.
— Раздевайтесь! — коротко сказал Сильвестров.
Осмотр занял немного времени.
— С такой нервной системой, как у вас, — сказал профессор, — можно в космос отправлять.
Решительно ничего не могу обнаружить. Может быть, легкое переутомление. Как вы спите?
— Сплю хорошо.
— Старайтесь побольше отдыхать. Кстати, как дела в лаборатории?
— Последний опыт проходит удачно. Нам удалось не только сохранить мозговую ткань в
условиях искусственной питательной среды и газообмена, но и даже поддержать в какой-то степени
ее жизнедеятельность. Части мозга, взятые у различных кошек, отлично приживляются друг к
другу.
Нам удалось не только сохранить мозговую ткань в
условиях искусственной питательной среды и газообмена, но и даже поддержать в какой-то степени
ее жизнедеятельность. Части мозга, взятые у различных кошек, отлично приживляются друг к
другу.
Сейчас у нас в искусственных условиях живет, если можно так выразиться, гигантский комок
мозговой ткани, содержащий, более восьмидесяти миллиардов нервных клеток.
— Ого! В восемь раз больше, чем насчитывает человеческий мозг! Почему же они не погибают,
как в предыдущих опытах?
— Мы установили, что отсутствие раздражителей вызывает быструю гибель нервных клеток. В
этом опыте клетки периодически подвергаются раздражению ультрафиолетовым облучением и
электромагнитным полем высокой частоты.
— И как же они на это реагируют?
— Вначале никак не реагировали. Последнее время нам удается через вживленные контакты
записывать на осциллографе колебания с частотой три герца и амплитудой восемьсот — девятьсот
микровольт.
— Дельта-ритм?
— Совершенно верно! Вначале весь ансамбль давал один и тот же ритм. Потом различные
участки начали проявлять отклонения в пределах полутора герц по частоте и триста — четыреста
микровольт по амплитуде.
— И что же из этого следует, по-вашему?
Васильев замялся.
— Видите ли, Анатолий Александрович: мы имеем дело с совершенно необычным скоплением
нервных клеток. Вы же знаете, что нейрон животного ничем не отличается от человеческого.
Разница в мозге человека и животного скорее вызвана макроскопическими различиями, чем
отличительными особенностями составляющих его элементов. Ведь мозг принадлежит к разряду
случайно организующихся систем. Кто знает, на что способно такое колоссальное количество
клеток, хотя трудно предположить, что в этом комке ткани идут какие-то мыслительные процессы.
— Тем более, что она лишена всяких органов чувств, — добавил профессор.
— Это не совсем так. Она пользуется моими органами чувств.
— Что?!
Сильвестров привстал со стула.
— Вот посмотрите: здесь запись биотоков этой ткани после воздействия на нее вспышкой
света. Никакой реакции нет. А вот запись, сделанная в моем присутствии: ясно видно изменение
амплитуды и частоты после трех вспышек света. Контрольный опыт, проведенный при участии
Марины, этого эффекта не дал. Ткань реагирует на свет только в моем присутствии.
Профессор тихонько свистнул, разглядывая осциллограммы.
— Постойте! А это что такое?
— Это моя энцефалограмма во время приступа.
— Но ведь здесь явно наложенный дельта-ритм!
— Совершенно верно. В обычном состоянии он у меня не проявляется.
Некоторое время оба молчали.
— Почему вы сразу об этом не сказали? — спросил профессор.
— Все это так необычно. Я сам себе не верю. Приступы оцепенения наступают у меня только в
непосредственной близости к аквариуму с тканью. С каждым днем ее воздействие на меня
становится все более ощутимым.
Сильвестров внимательно рассматривал осциллограммы.
— Постараемся разобраться во всем последовательно, — прервал он, наконец, молчание. — Мы
должны дать ответ на три вопроса.