Во-первых, может ли мозговая ткань, взятая у различных кошек
и сросшаяся в единый комплекс, в искусственной питательной среде, в присутствии окислителя и
внешних физических раздражителей, проявлять признаки жизнедеятельности, характерные именно для
нервных клеток? Я считаю, что может; в этом ничего удивительного нет. Удается же поддерживать
в работоспособном состоянии изолированное от организма сердце со всеми свойственными ему
мышечными сокращениями. Так?
Васильев кивнул.
— Второй вопрос: способна ли ткань в этих условиях на тот вид деятельности, который мы
называем мыслительными процессами? На этот вопрос невозможно ответить, пока мы не уточним само
понятие мыслительной деятельности. Конечно, существует разница в процессах, протекающих в
мозгу человека, решающего математическую задачу, и лисы, преследующей зайчат.Однако, если
проанализировать биотоки их мозга в это время, то окажется, что в обоих случаях мы
сталкиваемся с весьма сходными явлениями возбуждения и торможения различных участков мозга,
дающими очень сложную картину наложенных друг на друга электрических импульсов.
— Но мозг живого существа, — возразил Васильев, — способен хранить информацию, пусть самую
примитивную, но все же являющуюся основой сознательной деятельности, а здесь мы имеем дело
просто с комком мозгового вещества.
— А разве мы знаем, что такое память? — улыбнулся Сильвестров. — Есть память сознательная,
приобретенная в результате опыта, а есть память наследственная, которую мы называем
инстинктом. Если первый вид памяти мы можем уподобить циркуляции нервного возбуждения по
замкнутому пути, вроде устройства памяти с линией задержки вычислительных машин, то
наследственная память, очевидно, связана с перестройкой протеиновых молекул клетки и должна
сохраняться в ней, пока клетка живет. Вы сами говорили о том, что мозг представляет собой
случайно организующуюся структуру. Он напоминает армию, где перед каждым подразделением
поставлена задача, в решении которой каждым солдатом должна проявляться максимальная
инициатива в зависимости от случайно меняющейся обстановки. Не забывайте, что здесь десятки
миллиардов клеток могут образовывать временные связи в самых разнообразных комбинациях.
— Значит, вы полагаете, что в этом комке мозгового вещества действительно идут
мыслительные процессы?
— «Я существую, следовательно я мыслю». Вот единственная обобщающая формула деятельности
мозговой ткани, — ответил Сильвестров. — Теперь перейдем к третьему и самому сложномувопросу
о влиянии этого комка ткани на ваш мозг. На этот вопрос может ответить только очень тщательно
поставленный эксперимент. Признаться, я никогда не верил в существование передачи мыслей на
расстояние. Однако и в этом случае приходится считаться с фактами. Приборы объективно
зафиксировали нечто такое, что трудно объяснить. Самое правильное воздержаться пока от
каких-либо предположений по этому вопросу и продолжать наблюдение. Вы говорите, что
продолжительность ваших приступов непрерывно увеличивается?
— Да, несмотря на то, что я с ними борюсь как могу.
— А вы попробуйте не бороться. Может быть, тогда картина проявится более четко...
***
Когда на следующий день привлеченная шумом Марина вбежала в лабораторию, она нашла
Васильева на полу: он стоял на четвереньках в углу за шкафом.
Васильев медленно поднялся на ноги и левой рукой потер лоб, приходя в себя после приступа.
Васильев медленно поднялся на ноги и левой рукой потер лоб, приходя в себя после приступа.
Посмотрел на Марину и смущенно улыбнулся. Разжал правую руку.
На ладони у него лежал задушенный мышонок.
Маскарад
итмично пощелкивая, автомат проводил замеры. Я полулежал в глубоком кресле, закрыв глаза,
ожидая окончания осмотра.
Наконец раздался мелодичный звонок.
— Так, — сказал врач, разглядывая пленку, — сниженное кровяное давление, небольшая аритмия,
вялость общий тонус оставляет желать лучшего. Ну что ж, диагноз поставлен правильно. Вы просто
немного переутомились. Куда вы собираетесь ехать в отпуск?
— Не знаю, — ответил я, — откровенно говоря, все эти курорты... Кроме того, мне не хочется
сейчас бросать работу.
— Работа работой, а отдохнуть нужно. Знаете что? — Он на минуту задумался. — Пожалуй, для
вас лучше всего будет попутешествовать. Перемена обстановки, новые люди, незнакомые города.
Небольшая доза романтики дальних странствий куда полезнее всяких лекарств.
— Я обдумаю ваш совет, — ответил я.
— Это не совет, а предписание. Оно уже занесено в вашу учетную карточку.
***
Я брел по улице чужого города.
Дежурный в гостинице предупредил меня, что раньше полуночи места не освободятся, и теперь
мне предстояло решить, чем занять вечер.
Мое внимание привлекло ярко освещенное здание. На фронтоне было укреплено большое
полотнище, украшенное масками:
БОЛЬШОЙ
ВЕСЕННИЙ
СТУДЕНЧЕСКИЙ
БАЛ—МАСКАРАД.
Меня потянуло зайти.
У входа я купил красную полумаску и красный бумажный плащ. Какой-то юноша в костюме Пьеро,
смеясь, сунул мне в руку розовую гвоздику.
Вертя в руках цветок, я пробирался между танцующими парами, ошеломленный громкой музыкой,
ярким светом и мельканием кружащихся масок.
Высокая девушка в черном домино бросилась мне навстречу. Синие глаза смотрели из бархатной
полумаски тревожно и взволнованно.
— Думала, что вы уже не придете! — сказала она, беря меня за руки.
Я удивленно взглянул на нее.