Окружающая картина в целом узнавалась, с той разницей, что горы теперь были наполовину скрыты свинцово серыми тучами, а равнина в основном была белой, а не зеленой. При входе в пещеру дюжий неандерталец разделывал рубилом тушу животного (что то вроде буйволенка). Помогал ему в этом дикарь помоложе – похоже, сын. С пучком хвороста на спине подходила старуха, Еще одна женщина, сунув в горящий снаружи огонь заостренную палку, жарила на ней мясо. Внутри пещеры виднелась еще одна женщина и двое детей. Хотя непонятно, что имел в виду К 17 под «неузнаваемой переменой».
Каджек прочел его мысль.
– Вглядитесь внимательно в их лица, особенно в мужчину. Ничего не замечаете?
Карлсен, подойдя ближе, пытливо всмотрелся в лицо мужчины, сноровисто освежевывающего тушу. Физиономия такая же невзрачная – мелкие глазки, широкие ноздри и покатый подбородок. А впрочем, чем то она знакома. Разгадку подсказал широкий, чувственный рот.
– Ну конечно! Я видел его на Криспеле, в музее…
К 17 кивнул.
– Первый человек. Адам.
– А это, значит, Ева…
Карлсен подошел к женщине, зажаривающей мясо. Выглядела она старше (волосы с проседью), но явно та самая, которую он видел в музее. Рот тоже широкий и чувственный, хотя и не настолько, как у мужчины. Но несло от нее так, – смесь застоявшегося пота и какого то прогорклого жира, – что Карлсен брезгливо отвернулся. Он покачал головой.
– Что то мне кажется, женщины не особо изменились.
– Он пристально посмотрел на сидящую в пещере женщину помоложе – возможно, дочь. – Разве не так?
– На лицо, может, и нет.
– А а, – неожиданно понял Карлсен. Женщина, которую он видел раньше, была одета в одинаковую с мужчинами набедренную повязку. На «Еве» же было своего рода примитивное платье из шкуры, покрывающее ей правое плечо и грудь – левая оставалась неприкрытой. То же самое и у женщины, что в пещере.
– Они уяснили, что сокрытие усиливает привлекательность, – указал каджек. – А вот вам и еще одно различие.
– Он указал на старуху, сбросившую со спины вязанку хвороста. – Они научились плести что то вроде веревки, и даже вязать узлы. Через пару тысяч лет они изобретут лук и стрелу, и начнут высекать солнечные диски. Еще несколько поколений, и они научатся добывать из земли охру, раскрашивать ею тела. Все это – результат сексуального воображения.
Картина снова истаяла, вызвав на этот раз смутное огорчение. Несмотря на холод, мысль о том, что перед тобой первые предки человека, очаровывала.
– А Кубен Дротх, интересно, как выглядел?
К 17 тронул панель. В следующую секунду Карлсен отскочил так, что чуть не опрокинул стул. Над ними вылетевшим из бутылки джинном вздымался толан, головой едва не касаясь потолка. У них на глазах он согнулся и как бы вперился отсутствующим взором.
Подобно толанам, чьи портреты Карлсен видел на Ригеле, Кубен Дротх был обнажен. Как и у них, у него была зеленая кожа и приплющенная сверху голова. Руки с узловатыми веревками мышц опушал белый волос. Опоясывающие голову красные глаза и нос пятак вызывали невольную оторопь. Вместе с тем более пристальное изучение его лица, – а Кубен Дротх, безусловно, был личностью наивыдающейся, – открывало в нем максимум серьезности и сосредоточенности. Спустя секунду Кубен Дротх исчез.
– Довольны? – с улыбкой спросил К 17.
– Да а, – только и протянул Карлсен, – ощущение не для слабонервных. Но вы же говорили, ньотх коргхаи бесплотны?
– Такими они казались на Земле, из за того, что были на более высокой вибрационной волне. Хотя себя они считали толанами.
– Но потомки то их, эти женщины, с виду вроде бы люди как люди.
Овальные глаза К 17 округлились еще сильнее – ни дать ни взять испуганный медвежонок коала.
– Вам что, никто и не объяснил? – Карлсен мотнул головой. – Но вы же были в музее на Криспеле! Куратор что, не рассказывал вам о раздоре с толанами?
– Так, упомянул слегка.
К 17 покачал головой:
– Засмущался, должно быть.
– С чего?
– Из за чего? Толаны изгнали эвату из за того, что считали их безнравственными и растленными.
– Об этом он мне сказал, но не объяснил почему.
– Разве не понятно? Ньотх коргхаи преобразовали неандертальцев тем, что входили к ним в тела и вызывали сексуальные грезы…
– Это я понял.
– А включившись в это, и сами пристрастились к сексуальному наслаждению.
– Но ведь и толаны не были его лишены?
К 17 покачал головой.
– Только не на том уровне. Их удовольствия находились на более высокой шкале телесных ощущений. Им не хватало той сугубо физической интенсивности человеческого экстаза. Удовольствие толана, если так говорить – это квартет Бетховена, а человеческая страсть – это бетховенская симфония. – Он улыбнулся удачному, как ему самому показалось, сравнению.
– Так и не вижу, что в этом возмутительного для толанов.
– Да то, что человеческое наслаждение основано на чувстве запретности.
– Я это понимаю.
– Тогда надо понять и то, почему толаны относились к сексу пуритански. Они считали, что природа допустила ошибку, основав секс на запретности. Секс, по их убеждению – удел лишь брачных пар, и по идее ему отводиться лишь роль размножения, никак не удовольствия.
– Но толанам же нравилось предаваться…
– Действительно. Но они считали это своего рода детской слабостью и тяготились тем, что ее не переросли. Точно так же считали и ньотх– коргхаи, когда прибыли на Землю. И тут, начав обучать неандертальцев фантазиям, они открыли для себя в сексе неожиданное наслаждение. Оказалось, что человеческое тело куда лучше приспособлено для сексуального удовольствия, чем тело толана, и стали по большей части пребывать в телах людей. Для человеческой эволюции это обернулось благом, а для ньотх коргхаи крахом.
– Но отчего? Не пойму.
– До того как пристраститься к сексу, ньотх коргхаи были близки к четвертому вибрационному уровню эволюции. После этого они скатились на второй.
Карлсен растерянно развел ладони. Все его либеральные принципы восставали против такого довода.
– Да не поверю, чтобы секс действительно был чем то греховным!
Каджек перетерпел его несдержанность.
– Поверьте мне, вы заблуждаетесь, в самом что ни на есть научном смысле. Вам Ригмар демонстрировала психограф?
– Да.
– Тогда вы видели: когда на предмет направляется сексуальная энергия в чистом виде, она насыщается черной энергетикой – желанием к запретному. Ученый толан однажды провел ряд экспериментов над подростками толанами. Им внушили запрет на ряд предметов, даже таких невинных как «эсковер», – что то вроде сладкого картофеля, – и зонты. Через несколько недель у подопытных возникало сексуальное возбуждение при виде эсковеров и зонтов. Ученый неоспоримо доказал, что половое влечение основано на обусловленности, и предмет здесь безотносителен.
– А вампиры об этом знают?
– Вы имеете в виду, гребиры? Конечно.
– И им безразлично сознавать, что наисильнейшее их побуждение основано на иллюзии?
– Ну и что? На Земле кто то придал бы значение, начни вы убеждать людей, что секс основан на иллюзии?
– А а, так на Земле то секс имеет практическую цель – продолжение рода. Здесь же, на Дреде, такой цели нет. Гребиры даже не живут со своими женщинами. Вампиризм у них напрочь деструктивен.
– Но так было не всегда. Начать с того, это был вопрос жизни и смерти.