Но, повторяю, к
вам этих фокусов применять не стану. Хотите партию?
- Ладно. Согласен, - сказал Шельга, блестя глазами, - нападать буду я первым, так?
- Разумеется, если бы вы не поймали меня на почтамте, я бы сам, конечно, не предложил игры. А что касается четырехпалого поляка - обещаю
помогать в его розыске. Где бы его ни встретил - я вам немедленно сообщу по телефону или телеграфно.
- Ладно. А теперь, Питкевич, покажите, что у вас за штука такая, чем вы грозитесь...
Питкевич качнул головой, усмехнулся: "Будь по-вашему - игра открытая", и осторожно вынул из бокового кармана плоскую коробку. В ней лежала
металлическая, в палец толщины, трубка.
- Вот и все, только надавить с одного конца, - там внутри хрустнет стеклышко.
Подходя к уголовному розыску, Шельга сразу остановился, - будто налетел на телеграфный столб: "Хе! - выдохнул он, - хе! - и бешено топнул
ногой:
- Ах, ловкач, ах, артист!"
Шельга действительно был одурачен вчистую. Он стоял в двух шагах от убийцы (в этом теперь не было сомнения) и не взял его. Он говорил с
человеком, знающим, видимо, все нити убийства, и тот умудрился ничего ему не сказать по существу. Этот ПьянковПиткевич владел какой-то тайной...
Шельга вдруг понял - именно государственного, мирового значения была эта тайна... Он уже за хвост держал ПьянковаПиткевича, - вывернулся,
проклятый, обошел!"
Шельга взбежал на третий этаж к себе в отдел. На столе лежал пакет из газетной бумаги. В глубокой нише окна сидел смирный толстенький
человек в смазных сапогах. Держа картуз у живота, он поклонился Шельге.
- Бабичев, управдом, - сказал он с сильно самогонным духом, - по Пушкарской улице двадцать четвертый номер дома, жилтоварищество.
- Это вы принесли пакет?
- Я принес. Из квартиры номер тринадцатый... Это не в главном корпусе, а в пристроечке. Жилец вторые сутки у нас пропал. Сегодня милицию
позвали, дверь вскрыли, составили акт в порядке закона, - управдом прикрыл рот рукой, щеки его покраснели, глаза слегка вылезли, увлажнились,
дух самогона наполнил комнату, - значит, этот пакет я нашел дополнительно в печке.
- Фамилия пропавшего жильца?
- Савельев, Иван Алексеевич.
Шельга развернул пакет. Там оказались - фотографическая карточка Пьянкова-Питкевича, гребень, ножницы и склянка темной жидкости, краска для
волос.
- Чем занимался Савельев?
- По ученой части. Когда у нас фановая труба лопнула - комитет к нему обратился... Он - "рад бы, говорит, вам помочь, но я химик".
- Он часто отлучался по ночам с квартиры?
- По ночам? Нет. Не замечалось, - управдом опять прикрыл рот, - чуть свет он - со двора, это верно. Но так, чтобы по ночам, - не
замечалось, пьяным не видели.
- Ходили к нему знакомые?
- Не замечалось.
Шельга по телефону запросил отдел милиции Петроградской стороны. Оказалось, - в пристройке дома двадцать четыре по Пушкарской действительно
проживал Савельев Иван Алексеевич, тридцати шести лет, инженер-химик.
Поселился на Пушкарской в феврале с удостоверением личности, выданным тамбовской милицией.
Поселился на Пушкарской в феврале с удостоверением личности, выданным тамбовской милицией.
Шельга послал телеграфный запрос в Тамбов и на автомобиле вместе с управдомом поехал на Фонтанку, где в отделе уголовного следствия, на
леднике, лежал труп человека, убитого на Крестовском. Управдом сейчас же в нем признал жильца из тринадцатого номера.
В то же приблизительно время тот, кто называл себя Пьянковым-Питкевичем, подъехал на извозчике с поднятым верхом к одному из пустырей на
Петроградской стороне, расплатился и пошел по тротуару вдоль пустыря. Он открыл калитку в дощатом заборе, миновал двор и поднялся по узкой
лестнице черного хода на пятый этаж. Двумя ключами открыл дверь, повесил в пустой прихожей на единственный гвоздь пальто и шляпу, вошел в
комнату, где четыре окна до половины были замазаны мелом, сел на продранный диван и закрыл лицо руками.
Только здесь, в уединенной комнате (уставленной книжными полками и физическими приборами), он мог отдаться наконец ужасному волнению, почти
отчаянию, потрясшему его со вчерашнего дня.
Его руки, сжимавшие лицо, дрожали. Он понимал, что смертельная опасность не миновала. Он был в окружении. Только какие-то небольшие
возможности складывались в его пользу, из ста - девяносто девять было против.
"Как неосторожно, ах, как неосторожно", - шептал он.
Усилием воли он наконец овладел своим волнением, ткнул кулаком грязную подушку, лег навзничь и закрыл глаза.
Его мысли, перегруженные страшным напряжением, отдыхали. Несколько минут мертвой неподвижности освежили его. Он поднялся, налил в стакан
мадеры и выпил одним глотком. Когда горячая волна пошла по телу, он стал шагать по комнате, с методичной неторопливостью, ища этих небольших
возможностей к спасению.
Он осторожно отогнул у плинтуса старые отставшие обои, вытащил из-под них листы чертежей и свернул их трубкой. Снял с полок несколько книг
и все это, вместе с чертежами и частями физических приборов, уложил в чемодан. Поминутно прислушиваясь, отнес чемодан вниз и в одном из темных
дровяных подвалов спрятал его под кучей мусора. Снова поднялся к себе, вынул из письменного стола револьвер, осмотрел, сунул в задний карман.
Было без четверти пять. Он опять лег и курил одну папиросу за другой, бросая окурки в угол. "Разумеется, они не нашли! - почти закричал он,
сбрасывая ноги с дивана, и снова забегал по диагонали комнаты.
В сумерки он натянул грубые сапоги, надел парусиновое пальто и вышел из дому.
В полночь в шестнадцатом отделении милиции был вызван к телефону дежурный. Торопливый голос проговорил ему в ухо:
- На Крестовский, на дачу, где позавчера было убийство, послать немедленно наряд милиции...
Голос прервался. Дежурный сволочнулся в трубку Вызвал проверочную, оказалось, что звонили из гребной школы. Позвонил в гребную школу. Там
долго трещал телефон, наконец заспанный голос проговорил:
- Что нужно?
- От вас сейчас звонили?
- Звонили, - зевнув, ответил голос.
- Кто звонил?.. Вы видели?
- Нет, у нас электричество испорчено. Сказали, что по поручению товарища Шельги.
Через полчаса четверо милиционеров выскочили из грузовичка у заколоченной дачи на Крестовском. За березами тускло багровел остаток зари.