Не поднимая глаз от еды, силясь замкнуться, чтобы весь его мир не заполонили благоухание и свежесть, исходящие от этой женщины, так близко наклонившейся к нему, Брил сказал:
– Все это очень кстати.
Нина отошла к мужу, опустилась наземь у его ног и, откинувшись, оперлась на его колени. Он ласково запустил пальцы в ее густые волосы, и она, вскинув глаза, блеснула ему мимолетной улыбкой. С еды, многоцветной, точно женское платье, тут дымящейся жаром, там источающей в воздух прохладу, Брил перевел взгляд на три улыбающихся, внимательных лица. Он не знал, как быть.
– Да, все это очень кстати, – повторил он, взял одно белое печенье и поднялся, озираясь по сторонам, осматривая этот нелепый прозрачный дом и все вокруг. Куда деваться?!
Пар, поднимающийся от подноса, защекотал ноздри, и у Брила потекли слюнки. Он отчаянно голоден, но…
Со вздохом он сел, положил печенье на прежнее место. Силился улыбнуться, но улыбка не получилась.
– Неужели тебе совсем ничего не нравится? – озабоченно спросила Нина.
– Не могу я здесь есть! – отвечал Брил, но тут же почувствовал в туземцах что-то такое, чего прежде не было, и прибавил:
– Благодарю. – Опять посмотрел на их невозмутимые лица. И сказал Нине: – Все это очень хорошо приготовлено, приятно посмотреть.
– Так ешь! – предложила она и улыбнулась.
Эта улыбка подействовала на Брила престранным образом. Ни их ужасающая распущенность, эта манера сидеть и лежать где попало и как попало, позволять мальчишке вмешиваться в разговор, ни бесстыдное признание, что у них есть какой-то свой варварский язык – ничто не могло вывести его из равновесия. А тут, ничуть не изменившись в лице и не уронив столь позорным образом собственного достоинства, он, однако, почувствовал, что краснеет! Он тотчас насупился и обратил эту ребяческую слабость в краску гнева. Ох, с каким наслаждением он наложит руку на самое сердце этой варварской культуры и стиснет его без пощады! Вот тогда будет покончено со всякими лицемерными любезностями! Будут знать, дикари, кого можно унизить, а кого нет!
Но эти трое смотрели так невинно и простодушно… на открытом лице мальчика – ни тени злорадства, на мужественном лице Тэнайна – искренняя забота о госте, на лице Нины… ох, какое у нее лицо! Нет, нельзя выдать смятение. Если они нарочно хотят его смутить, он не доставит им этого удовольствия. А если это неумышленно, пусть не заподозрят, в чем он уязвим.
– Как видно, – произнес он медленно, – мы, жители планеты Кит Карсон, ценим уединение несколько более высоко, чем вы.
Все трое удивленно переглянулись, затем цветущее здоровым румянцем лицо Тэнайна прояснилось: он понял.
– Вы не едите на людях!
Брил не вздрогнул, но дрожь отвращения была в его голосе, когда он ответил коротко:
– Нет.
– О, – промолвила Нина. – Мне так жаль!
Брил счел за благо не уточнять – о чем именно она жалеет. Он сказал только:
– Неважно. Обычаи бывают разные. Я поем, когда останусь один.
– Теперь мы понимаем, – сказал Тэнайн. – Будь спокоен. Ешь.
Но они все так же сидели и смотрели на него!
– Как жаль, что ты не говоришь на другом нашем языке, – сказала Нина. – Тогда было бы так просто объяснить! – Она подалась к Брилу, протянула руки, словно хотела прямо из воздуха извлечь желанное понимание и одарить им гостя. – Пожалуйста, Брил, постарайся понять. В одном ты очень ошибаешься: мы чтим уединение едва ли не превыше всего.
– Очевидно, мы вкладываем в это слово разный смысл, – ответил он.
– Но ведь это значит – когда человек остается наедине с собой, не так ли? Когда ты что-то делаешь, думаешь, работаешь или просто ты один и никто тебе при этом не мешает?
– Никто за тобой не следит.
– Очевидно, мы вкладываем в это слово разный смысл, – ответил он.
– Но ведь это значит – когда человек остается наедине с собой, не так ли? Когда ты что-то делаешь, думаешь, работаешь или просто ты один и никто тебе при этом не мешает?
– Никто за тобой не следит.
– Ну? – радостно воскликнул Уонайн и выразительно развел руками, словно говоря: "Что и требовалось доказать!" – Так что же ты? Ешь! Мы не смотрим!
Ничего нельзя понять…
– Мой сын прав, – с усмешкой сказал Тэнайн, – только по обыкновению уж слишком режет напрямик. Он хочет сказать: мы не можем на тебя смотреть, Брил. Если ты хочешь уединения, мы просто не можем тебя видеть.
Вдруг озлившись и махнув на все рукой. Брил потянулся к подносу.
Рывком схватил бокал, в котором, по словам Нины, была вода, достал из кармашка на поясе какую-то облатку, сунул в рот, проглотил и запил водой. Грохнул бокалом о поднос и, уже не сдерживаясь, крикнул:
– Больше вы ничего не увидите!
С непередаваемым выражением лица Нина легко поднялась на ноги, изогнулась, словно танцовщица, и чуть дотронулась до подноса. Он взмыл в воздух, и она повела его по двору прочь.
– Хорошо, – сказал Уонайн, будто в ответ на чьи-то неслышные слова, и неторопливо пошел следом за матерью.
Что же это было в ее лице?
Что-то такое, с чем она не могла совладать: оно поднялось из глубины к этой невозмутимой поверхности, готовое явственно обозначиться, вырваться наружу… Гнев? Если бы так! – подумал Брил.
Обида? Он бы и это понял. Но… смех? Только бы не смех! – взмолилось что-то в его душе.
– Брил, – позвал Тэнайн.
Опять он до того забылся, заглядевшись на эту женщину, что голос Тэнайна заставил его вздрогнуть.
– Скажи, что нужно сделать, чтобы тебе удобно было есть, и я все устрою.
– Вы не сумеете, – без обиняков ответил Брил. Холодными, недобрыми глазами он обвел комнату и все вокруг. – Вы тут не строите стен, сквозь которые нельзя было бы видеть, и дверей, которые можно закрыть.
– Да, правда, не строим, – уже не в первый раз великан принимал его слова буквально, не замечая их оскорбительного смысла.
"Конечно, не строите, – подумал Брил. – Даже для…" – и тут в нем шевельнулось чудовищное подозрение.
– Мы, жители планеты Кит Карсон, всегда полагали, что история человечества есть путь развития от животного к чему-то более возвышенному. Разумеется, мы слишком скованы и не можем совсем уйти от животного состояния, но мы делаем все, чтобы не выставлять напоказ то, что осталось в человеке от животного. – Он сурово повел затянутой в перчатку рукой, указывая на весь этот огромный, открытый дом. – Вы, очевидно, не достигли такого уважения к идеалам. Я видел, как вы едите; несомненно, и другие отправления организма совершаются у вас так же открыто.
– Да, – сказал Тэнайн. – Но с этим (он указал пальцем) совсем другое дело.
– С чем – с этим?
Тэнайн снова показал на одну из серых глыб. Оторвал клочок мха – это был самый настоящий мох – и кинул на гладкую поверхность глыбы.
Протянул руку, дотронулся до одной из серых полос. Мох потонул, как тонет камешек в зыбучем песке, только гораздо быстрее.
– Живую ткань, достаточно сложно организованную, они в себя не вбирают, – пояснил Тэнайн, – но мгновенно, до последней молекулы поглощают все остальное, и не только с поверхности, но даже на некотором расстоянии.
– Так это и есть у вас… э-э…
Тэн кивнул и подтвердил – да, оно самое и есть.