- Ага, "Графиня Монсоро", - сообразил Генерал. - У меня как раз дочь читает.
Ладно, но смотри - только если жизнь или смерть.
Он не стал называть номер, а записал его на листке блокнота, показал Келюсу, а
затем сжег бумажку в пепельнице, аккуратно высыпав пепел...
Фрол возвращался из больницы. Лида чувствовала себя заметно лучше, и ее уже
собирались выписывать, но случившееся было непоправимо: двигаться девушка не
могла. Родители достали где-то немецкую инвалидную коляску, и Лида под
присмотром Фрола училась ездить на ней по больничному парку.
Вчерашний визит медицинского светила не дал особых результатов.
Светило порекомендовало санаторий, целый список дефицитных лекарств и
посоветовало не терять надежды. Правда, в чем состоит надежда, светило не
указало, заметив, что иногда сильные стрессы способны вывести больного из
паралича, но при этом смотрело на Лиду с таким профессиональным оптимизмом, что
девушка все поняла.
Фрол собирался уезжать и мучился, что ничем не сможет помочь Лиде. Впрочем,
Келюс и Мик твердо обещали не забывать девушку. Сама Лида держалась бодро,
заявляя, что, как только вернется домой, попытается взять вновь в руки кисть.
В общем, настроение у Фрола было не из лучших. Открывая дверь, он услышал какой-
то грохот. Ожидая чего угодно, дхар вихрем ворвался в квартиру и замер.
Вся мебель была сдвинута с мест, швабра, которой поручику категорически
запретили касаться, торжественно торчала посреди прихожей, а стук, доносившийся
из кабинета, свидетельствовал о том, что Виктор, натиравший в данный момент пол,
двигает огромный письменный стол.
- Ну даешь, елы! - поразился Фрол. - Че, князья тоже полы натирают?
- Еще как, Фрол! - бодро отозвался Ухтомский. - Особенно в юнкерском училище.
Пол у нас в актовом зале был, я вам доложу... Ну, как Дворцовая площадь.
- Ага, - кивнул дхар. - Ну ниче, мы у себя в Забайкальском зубными щетками пол
мыли. Ладно, сейчас пособлю.
При мощной поддержке Фрола уборка, несмотря на грандиозные масштабы, была
завершена сравнительно быстро и без потерь. Пострадал только один из стульев в
гостиной, распавшийся от мощного толчка Фрола. Стул пришлось клеить эпоксидкой,
после чего уборка была сочтена законченной, и молодые люди направились на
сверкавшую чистотой кухню пить чай.
- Фрол, - обратился к дхару поручик, допивая вторую чашку, - вы не могли бы
продиктовать мне эпос о Ранхае?
- По-дхарски? - удивился Фрол. - Ну, начало, вроде, помню...
Он на минуту задумался, затем распевно, не торопясь, прочитал: Вах-у дхэн мариба
дхори Цхор бахсат Ранхай-гэгхэну Эйсо энна хон-акуна Вапалари айаримэ Ул Ранхай
ю-лах эато Глари басх алтэ а-квуми Арва-атур мгхути-цотэ - Только по-русски не
смогу, - пожаловался он. - Тебе хорошо, ты в гимназии учился...
- Да бросьте, Фрол! - решительно заявил Ухтомский. - Сможете! Пойдемте!
Они перешли в кабинет. Князь, усадив Фрола в кресло, достал из бумажных залежей
чистую общую тетрадь и приготовил карандаш.
- Слышь, - не выдержал дхар, - а зачем тебе?
- А Рангайка чей предок? - усмехнулся Ухтомский. - Это будет почище родовой
байки. Попробую потом стихами перевести. Размер легкий, как у "Калевалы" Ну,
давайте.
Фрол облегченно вздохнул, закрыл глаза и нерешительно начал: - Ну... Слушай,
племя серых дхаров... Песню о воине... начальнике... - Повелителе, - подсказал
Ухтомский.
- Ну повелителе Ранхае, великом сыне солнечного леса... Как там, елы... Могучем
повелителе звезды и тучи...
- Красиво, - князь быстро водил карандашом по бумаге.
- Дорога... путь Ранхая вечен, его мир, война и работа...
- Деяния, - поправил Виктор, прицокнув языком.
- Деяния, - покорно повторил Фрол, - не подвластны злой ночи...
- Вот это фольклор! - удовлетворенно заметил Ухтомский, покуда дхар переводил
дух. - Это вам не "Гуси-лебеди"...
Когда Келюс вернулся домой, работа подходила к концу. Фрол постепенно сам вошел
во вкус и время от времени прерывал русскую речь странно звучащими дхарскими
словами. Ухтомский легко чертил в тетради строчку за строчкой.
- А, мемуары Принца Дхарского, - заметил Келюс. - Ваше дхарское высочество, как
там у нас насчет ужина?
Ухтомский обещал забежать на следующий же день, но так и не появился. В течение
нескольких дней Келюса и Фрола никто не тревожил. Мик - и тот пропал. Его
матушка сообщила, что Михаил очень занят, причем ее тон не оставлял сомнений,
что Плотников-младший действительно занялся наконец чем-то полезным.
Впрочем, Келюсу и Фролу это было на руку. До отъезда дхара требовалось закончить
кое-какие дела...
...Вход в катакомбы, откуда их вывели люди полковника Глебова, был теперь забран
густой решеткой. Массивный замок выглядел угрожающе, но Фрол, специально
заехавший как-то днем взглянуть на него, лишь похмыкал и попросил у Келюса
разрешения покопаться в инструментах деда. В свое время Лунин-старший недурно
слесарил в свободное от партработы время, и дхар, быстро заполнив сумку всем
необходимым, остался доволен.
Они вышли из дому поздно вечером, чтобы иметь побольше времени до рассвета. С
полчаса они бродили у Дома на Набережной, поглядывая по сторонам, но все было
тихо. Если за ними и следили, то обнаружить это не представлялось возможным.
У решетки, загораживавшей вход, было также спокойно. Келюс стал светить
фонариком, а дхар, тихонько насвистывая, занялся замком. Стальной страж явно не
оправдал доверия тех, кто его повесил - не прошло и пяти минут, как дхар
удовлетворенно хмыкнул и осторожно приоткрыл решетку.
Из подземелья несло холодом и сыростью. Келюса передернуло. Он плотнее
запахнулся в специально надетую по этому случаю теплую куртку и осторожно
шагнуть вглубь. В ту же секунду услышал - или ему показалось как в глубине
темного тоннеля раздался тихий стон. Николай замер.
- Чего там? - торопил его Фрол, заглядывая через плечо в темноту. Пошли быстрей,
елы!
- А ну-ка, "Мессинг", - предложил Лунин, освобождая проход, послушай...
Фрол озабоченно прислушался, затем провел по воздуху руками, подумал и
решительно заявил: - Никто! Там, Француз, даже кошака бродячего, и того нет.
Ручаюсь.
Келюс не стал спорить, и они двинулись вперед, посвечивая фонариком. Вокруг было
тихо, только песок шуршал под ногами да слышался все усиливавшийся стук падавших
капель воды. Келюс старался ни о чем не думать, но долгий путь в тоннеле сам
собой рождал воспоминания...
...Здесь их вели омоновцы, здесь Келюс увидел серый предрассветный сумрак,
сменивший чернильную темноту, а здесь уже стояла тьма; тоннель вел все глубже,
приближаясь к подземному залу, где Михаил Корф в последний раз смотрел на
неровный свет умирающей свечи...
Теперь в зале было пусто, только следы пуль на стенах да неглубокие воронки на
полу напоминали о той ночи. Луч фонарика упал туда, где они оставили Корфа и
Кору. Там тоже никого не было: тело барона лежало в навек запаянном гробу, а то,
что осталось от Тани Корневой - Коры, - как сказал Келюсу следователь, передали
ее родным. Внезапно фонарик упал на что-то, тускло блеснувшее в его свете
холодной сталью. Егерский нож - трофей барона - лежал там же, где его оставили,
незамеченный теми, кто забирал тела.
- Мику отдадим, - решил Келюс, пряча находку. - Все-таки память Они свернули
налево и пошли по узкому коридору.