- Ну, разумеется, -сказалснеудовольствиемПресто.Иносего
неожиданно зашевелился, как маленький хобот.
Мальчик снова не удержался и взвизгнул от смеха. Хорошо, чтовэтот
момент лифт остановился, а то Престо рассердился бы на него.
Антонио выскочил из кабины,прошелширокийкоридориоказалсяв
большой круглой комнате, освещеннойсильнымифонарями.Послегорячего,
несмотря на утренний час, солнца здесь было прохладно, и Престо вздохнул с
облегчением. Он быстро пересек круглую комнату и открыл дверьвсоседнее
помещение. Как будто "машина времени" сразу перенеслаегоиздвадцатого
века в немецкое средневековье.
Перед ним был огромный зал, потолок которого замыкался вверхуузкими
сводами. Узкие и высокие окна и дверки, узкие и высокие стулья. Через окно
падал свет, оставляянаширокихкаменныхплитахполачеткийрисунок
готического оконного переплета. Престо вошел в полосу света и остановился.
Среди этой высокой и узкоймебелифигураегоказаласьособенномала,
неуклюжа, нелепа. И это было не случайно: втакомконтрастебылстрого
продуманный расчет режиссера.
Старый немецкий замок был сделан из фанеры, клея, холста и красокпо
чертежам, этюдам и макетам выдающегося архитектора, который могсчестью
строить настоящие замки и дворцы.НомистерПитч,-"ПитчиКь",-
владелец киностудии, платилархитекторугораздобольше,чеммоглибы
уплатитьемутитулованныеособызапостройкунастоящихзамков,и
архитектор предпочитал строить бутафорские замки из холста и фанеры.
В средневековом замке, вернее в углу зала и за его фанерными стенами,
шла суета. Рабочие, маляры, художники и плотники подруководствомсамого
архитекторазаканчивалиустановкудекораций.Необходимаямебель-
настоящая, а не бутафорская - уже стояла в "замке". Инженер-электрик и его
помощник возились с юпитерами - огромными лампами вомноготысячсвечей
каждая. Главное в кинофильме - свет. Немудрено, что он составляет основную
заботу постановщиков. Мистер Питч и Кь могли позволить себе такую роскошь:
устроить огромный павильон под землей, чтобы яркоекалифорнийскоесолнце
не мешало эффектам искусственного освещения при павильонных съемках.
Из-за декораций выглядывали статисты и статистки,уженаряженныев
средневековые костюмы и загримированные. Все они с любопытством, почтением
и в то жевремясневольнойулыбкойсмотрелинамолодогочеловека,
стоящего в "солнечном" луче посредине залы. Статисты шептались:
- Сам...
- Антонио Престо...
- Боже, какой смешной! Он даже в жизни не может постоять спокойнони
одной минуты.
Да, это был "сам" - Антонио Престо, неподражаемый комическийартист,
затмивший славу былых корифеев экрана:Чаплиных,Китонов,Бэнксов.Его
артистический псевдонимчрезвычайнометкоопределялегостремительную
сущность.
Престо ни секунды не оставался спокойным.Двигалисьегоруки,
его ноги, его туловище, его голова и его неподражаемый нос.
Трудно былообъяснить,почемукаждыйегожествозбуждаеттакой
неудержимый смех. Но противиться этому смеху никто не мог. Дажеизвестная
красавица леди Трайн не могла удержаться от смеха,хотя,какутверждают
все знавшие ее, она не смеялась никогда вжизни,скрываясвоинеровные
зубы. По мнению американской критики, смех леди Трайн былвысшейпобедой
гениального американского комика.
Свой природныйдарПрестоудесятерилоченьсвоеобразнойманерой
играть. Престо любил играть трагические роли. Для него специально писались
сценарии по трагедиям Шекспира, Шиллера, даже Софокла... Тонио-Отелло,
Манфред, Эдип... Это было бы профанацией, если бы Престонеигралсвоих
трагических ролей с подкупающей искренностью и глубоким чувством.
Комизм Бэстера Китона заключался впротиворечииего"трагической",
неподвижной маски лица с комичностью положений. Комизм Тонио Престо былв
противоречии и положений, и обстановки, и даже его собственныхвнутренних
переживаний с его невозможной нелепой, немыслимой фигурой, сегожестами
паяца. Быть может, никогда еще комическое не поднималось дотакихвысот,
почти соприкасаясь с трагическим. Но зрители этого не замечали.
Только один человек,крупныйевропейскийписательиоригинальный
мыслитель, на вопрос американского журналиста о том, как ему нравится игра
Антонио Престо, ответил: "Престо страшен в своембезнадежномбунте".Но
ведь это сказал не американец, притом он сказал фразу, которую даже трудно
понять. О каком бунте, о бунте против кого говорилписатель?Иобэтой
фразе скоро забыли. Только Антонио Престо бережно сохранил впамятиэтот
отзыв иностранца, которому удалось заглянутьвегодушуЭтобылбунт
обделенного природой урода, который стремился кполноценнойчеловеческой
жизни. Трагическая в своей безнадежности борьба.
Но и право играть трагедии досталось ему не легко. В первые годыего
заставляли выступатьтольковшутовскихролях,ломаться,кривляться,
получать пинки и падать на потеху зрителей. В его дневникеимелисьтакие
записи:
12 марта
Вчера вечером прочитал новый сценарий.Онвозмутилменя.Дурацкий
сценарий, а для меня - дурацкая роль.
Сегодня зашел к нашему директору, говорю:
- Глупее ваш сценарный департамент не мог придуматьсценария?Когда
же это кончится?
- Когда публика поумнеет и ей перестанут нравиться такие картины. Они
дают доллары, и это все, - ответил он.
Опять доллары! Все для них!
-Новысамиразвращаетезрителей,портитеихвкусподобной
пошлостью! - воскликнул я.
- Если у вас такая точка зрения, вам лучше не сниматься для экрана, а
поступить воспитателем в пансион благородных девиц. У нас коммерческое,а
не педагогическое предприятие. Пора вам это понять,-спокойновозразил
директор.