Никто не гнался за ним, никто не кричал «стой!», и Иосиф вновь очутился в пустыне, над которой уже засветились звезды.
«Где я? – недоумевал он. – Я же условился с доктором Шубовым, что загляну в будущее. Какое‑то недоразумение…»
Подгоняемый холодом, Иосиф всю ночь упрямо шел по пескам, а утром, выбившись из сил, упал и заснул.
Когда проснулся, увидел, что неподалеку от него, у высокого дощатого забора, пустыня кончалась.
Стыдясь своего вида, Иосиф приблизился к забору. За забором уже был настоящий оазис: виднелись пальмы, дома и дороги, по которым сновали машины.
«Вот он, долгожданный рай!..»
Но как было подойти к проходной? Поискав глазами, Иосиф заметил пожелтевшую газету. Прикрыв ею бедра, он толкнул двери проходной.
Трое в фуражках с кокардами тотчас уставились на него. Судя по всему, это были полицейские.
– Турист или предприниматель? – спросил один.
– Газетник, – разочарованно протянул другой. – Проходи, сейчас подадут подводу, на которой ты отправишься в тюрьму.
– В тюрьму?
– Эка, бестолковый! В самую обыкновенную тюрьму, где пахнет парашей и полно клопиков и блошек.
Иосиф уже собрался выскочить из проходной, но путь преградила опустившаяся сверху железная решетка.
– Ну, что ты дрожишь? – сказал полицейский. – Все ищут выгоду, что же остается делать бедным защитникам правопорядка?.. Два скублона за газету, которую мы специально оставляем у проходной. Три скублона за оформление протокола и горячий завтрак.
– Мне не давали завтрака.
– И не дадут. Это только так говорится – для округления счета… Итак, к пяти скублонам сорок за содержание в тюрьме и пять страховка, итого пятьдесят скублонов. Это сумма твоего выкупа… А теперь выбери в этой куче штаны и рубаху и жди в камере, пока не покличем.
– Меня зовут Иосифом.
– Хоть Наполеоном. Лишь бы поскорее выкупили, потому что с нас требуют отчисления.
– Кто?
– Наш генерал. И еще король‑губернатор…
В событиях не просматривалось никакой логики, и потому Иосиф решил не терзаться понапрасну. В конце концов, каждое время несло на себе след общей драмы человечества и потому было по‑своему интересным.
В полдень полицейский вывел Иосифа из затхлой камеры, посадил на подводу, запряженную волами, сковал руки и ноги железной цепью и помахал рукой.
– Машин сколько, папаша, – сказал Иосиф вознице, у которого борода начиналась от самых глаз. – А мы на волах.
– На волах – не на своих ногах. Машины сплошь иностранные, и ездят в них иностранцы…
Иосиф ничего не понимал.
– А скажи, любезный, отчего тут кругом полно воров?
– То не воры, – отвечал словоохотливый возница, не поворачивая головы. – То служащие королевской таможни. Честные все люди, свободные граждане, занятые свободным личным трудом. Цоб‑цобе!..
Иосиф боялся упустить что‑либо важное, рассматривая город.
В центре, на вершине холма стояло угрюмое здание, напоминавшее крепость. Это была тюрьма.
– А это что за дома? – Иосиф указал на особняки, утопавшие в экзотической зелени.
– «Дома мысли», жилища советников короля‑губернатора.
– Их много.
– Много. Иначе правление не было бы «самым мудрым». На каждый десяток аборигенов приходится два советника… Они умеют выколотить положенное – натурой, деньгами и изложением мысли.
– «Изложением мысли»? Что за чепуха?
– Не чепуха, а главный признак великой демократии.
Каждый должен насобачиться в правильных речах по любому поводу: ветреной погоды, прыщей на носу, любви к родным полам и паласам… Натуральный налог побуждает выращивать огурцы, разводить кроликов и т.п. Денежный – заставляет продавать произведенные продукты советникам, которые владеют деньгами и перепродают купленное за границу. Ну, а налог изложением мысли закрепляет пламенное почтение к королю‑губернатору. Неплательщиков у нас сажают в тюрьму или казнят.
– Если все заняты производительным трудом да еще упражняются в сдаче экзаменов на правильные мысли, у вас должно быть богатое общество, – с иронией сказал Иосиф.
– Ну, конечно, – кивнул возница. – Всякое богатое общество богато прежде всего бедностью. Чтобы получились большие деньги, надо их собрать по копейке и сложить в одни руки… В нашей стране мало дождей, оттого мы быстро роем землянки и не покрываем их крышей. Во‑первых, всегда свежий воздух, во‑вторых, всякому видно, что происходит у соседа, и полицейские не обременяются вербовкой доносчиков, – сами патрулируют по дорожкам. А ночью светят фонариками… Удобства, кругом удобства. Вдруг, например, убежал из тюрьмы заключенный. Где он может спрятаться, если кругом заборы? Нигде, только в землянке. А так как кровати не предусмотрены – где ж на всех напасешься? – и одеял, конечно, нет, то полицейский, включив фонарик, тотчас видит, где свояк, где чужак. И тогда следует изъятие грешника. Хозяин землянки, где найден беглец, получает сто ударов розгами и пять скублонов штрафа.
– Скублоны? – вспомнил Иосиф. – Ты бы показал мне, что это такое. Хотя бы один скублон.
Возница присвистнул.
– Если бы я сам видел, что это такое!.. Никто не знает, никто не видел. Только советники, ученый персонал. Скублоны, говорят, можно переводить на золото. Народ хотя и речистый, все же пока малограмотный, покрадет скублоны‑то, ежели ему доверить. Вот и записывают на бумажках: причитается столько‑то скублонов. Ну, и ты отрабатываешь. Цены тебе не известны, зато известны советникам. Так придумал король‑губернатор. Широчайшей и глубочайшей мысли человек! Семи пядей во лбу, хотя, честно говоря, я его, как и скублон, живьем не видел. Показывают по телевизору, что на главной площади города, но только со спины. Боятся покушения. Убьют короля, развалится королевство…
Подъехали к тюремному зданию. Иосиф в сердцах сказал:
– Смеешься надо мной, человек! Или нарочно приставлен, чтобы смутить мой дух белибердой.
– Сначала все так говорят, – кивнул возница. – А которых мне приходится везти дальше, те уже не спорят – молчат…
Пока тюремщики в ярко‑желтых штанах и куртках снимали цепь, Иосиф успел разглядеть, что улицы вокруг безлюдны, тени от домов очень темные, почти непроницаемые, а редкие птицы величиной с ворону совершенно не машут крыльями и оставляют за собой в воздухе какой‑то след…
Над парадным тюремным входом пламенела аршинная вывеска: «Братство всеобщих сердец».
По сторонам сопели тюремщики, сзади бряцал шашкой стражник.
Железные двери отворились легко, без скрипа. Входя в огромный зал, в прошлом, видимо, храм, Иосиф подумал, что неограниченное желание свободы и счастья одними людьми непременно оборачивается для большинства других людей несвободой и бедой. «Откуда знали об этом наши пращуры, о которых мы думаем как о диких полулюдях? Глупости было и там немало, но разве ее стало меньше по прошествии веков?..» Гулкие коридоры, многочисленные двери, все новые и новые группы стражников – Иосиф был, как во сне, пока, наконец, не очутился в грязной и вонючей камере.
На нижних нарах лежал человек.
– Турист? – спросил он.
– Меня ограбили и посадили за то, что я был голым.