Переставляя спортивную сумку, из которой торчала шляпка «часов», Иосиф заметил какое‑то движение. То ли майор, сидевший по правую сторону, взмахнул рукою, то ли сановник, сидевший по левую.
Каменные лица были непроницаемы. И тогда Иосиф, которого не покидало чувство тревоги, поменял свое блюдо с блюдом майора.
– Ну‑ка, ешь!.. Что за кислая мина? Снять маску!
Король, не переставая есть, с интересом наблюдал за происходящим.
– Снимите маску, – поддержал он Иосифа. – Я разрешаю.
Майор снял с лица желеобразную присоску. Чернели испуганные глаза.
Иосиф подцепил вилкой кусок мяса.
– Ешь!
– Нет‑нет, – закричал полицейский. – Не хочу, не буду! У меня расстройство желудка!
– Как не стыдно, – оборвал его сановник. – Соблюдайте элементарные нормы деловых отношений! Не ставьте остальных под удар… Ешьте, если уж попались…
– Ах ты, гнида! Сам меня подбил, – озлился полицейский. Бросил в рот кусок мяса, зажмурился и вдруг, дернувшись и выкатив глаза, осел на стуле. И тотчас же что‑то зашумело, загудело, забилось, будто заработала швейная машинка, тело майора вспучилось и лопнуло со зловещим хлопком. Откуда ни возьмись, появился хвостатый черный субъект, очень похожий на только что скончавшегося, только гораздо меньше.
Иосиф, не целясь, выстрелил в него. Но тот отскочил в сторону, прыгнул к окну и, разбив стекло, исчез.
Некоторое время все сидели молча. Лишь король как ни в чем не бывало с аппетитом продолжал ужин.
– Кто такой? – спросил Иосиф, с отвращением вглядываясь в скончавшегося майора и не замечая уже никаких следов разрыва на его теле. – Кто это, черный, выскочил из трупа негодяя, пытавшегося отравить меня?
– Я никого не видел, – пожал плечами Бар.
– А это? – Иосиф показал на разбитое окно.
– Следы от вашей пули.
– Что вы скажете, ваше величество?
– У вас хорошая реакция, вы убереглись от смерти. Надо было бы убрать отсюда тело. Оно уже издает зловоние и мешает трапезе почтенных людей.
– Что скажешь? – Иосиф впился взглядом в сановника. – Ты подбил его подсыпать яду?.. Кто это, черный такой, с хвостом?
– Я никого не подбивал, – пожал плечами сановник. – И не видел никого с черным хвостом.
– Случается, что у двуликих иногда отделяется второй лик, – заметил король. – Я слышал об этом. Это очень опасные типы, в которых живут двойники. Разве я не прав и такое не случается?
– Иногда случается, – нехотя подтвердил сановник. – Но крайне редко.
– И даже весьма нередко, можно сказать, часто, – возразил король. – И не только после смерти… Это двойник, та самая половина склеенной личности, которая продолжает начатое дело.
– Спасибо, ваше величество, за важное пояснение, – поблагодарил Иосиф. – Я учту все это.
– Вы очень нервны, – сказал король, глядя на Иосифа. – Вы расколошматили мое окно. Теперь оно будет стоять разбитым до самых холодов…
Разговор приобретал болезненный характер, мысль в нем увязала, как ноги на глинистой дороге после осенних дождей.
Иосиф понял, что слишком устал.
– У меня мало времени, приступим к делу. Ваше величество, проведите нас в помещение, которое не прослушивается.
Кивнув, король встал и отвел их в комнату, примыкавшую к кабинету. Ее, кажется, полностью перестраивали – со стен отбита штукатурка, полы разобраны.
Ее, кажется, полностью перестраивали – со стен отбита штукатурка, полы разобраны.
– В той части дворца, где я живу, нет помещения, которое бы не прослушивалось, – сказал король. – Но вот здесь начат капитальный ремонт, и, я полагаю, здесь можно еще поговорить. – Он радостно потер руки. – Неужели мои подданные подняли восстание? Я многие годы жду этого, но знайте, я не поддержу восставших. Во‑первых, я не верю в успех восстания. Во‑вторых, очень люблю своих советников и не собираюсь лишать их привилегий, которыми они пользуются исключительно по причине своего ума и мудрости. А в‑третьих, с началом восстания я сам подлежу немедленной ликвидации вместе со своим семейством…
Сбивчивые, жалкие слова, перечеркнувшие все надежды.
– Неужто вам, ваше величество, неизвестно, какие беззакония творятся в королевстве?
– Это меня не волнует. Когда я сую нос не в свое дело, меня так же, как прочих, лишают талонов на крупу и масло. И даже к празднику я не могу получить необходимые для детей фрукты. Таковы наши порядки. Кто не подчиняется им, тот не ест.
– Что же вы здесь делаете?
– Подписываю законы, – уныло сказал король. – Иногда играю в шашки и карты… Скоро в стране будет объявлено десятилетие филологических ренессансов. Каждый город, каждая деревня должны сочинить свой особый язык. Представляете, как возрастет стимул к жизни у людей, которые перестанут понимать друг друга? Все мы любим заграницу, но не можем попасть туда. И вот получится так, как если бы каждый город и каждая деревня очутилась за границей. И даже валюта не потребуется…
Иосиф с сожалением оглядел короля.
– Вы слыхали что‑нибудь о подземной армии?
Король заткнул пальцами уши.
– Кыш‑кыш! Ничего не слышал и слышать не желаю!
Иосиф покачал головой.
– Видите, – со льстивой улыбкой сказал сановник, – в этой стране революция немыслима, потому что страна и без того изнывает от обилия свободы… Давайте же по‑деловому обсудим, что вы хотите получить за свой товар. Спокойно, с глазу на глаз. На основе взаимной выгоды.
– Что же, основа не плоха. Посоветуйтесь с королем, а потом поторгуемся!
С этими словами Иосиф закрыл короля и сановника в пустом грязном помещении. В отчаянии сказал Бару:
– Кругом идиотизм. Я изнемогаю. Я мог бы освободить народ и короля, но я не вижу ни короля, ни народа. Посоветуй, что делать?
– Наверно, следует начать с освобождения узников тюрем и упразднения полиции.
– Что это даст?.. Можно разрушить все тюрьмы, можно разоружить всех полицейских, разогнать всех насильников, но как разрушить тюрьму страха, невежества и эгоизма, в которую посадил себя каждый человек? Как дать свободу, о которой люди привыкли мечтать как о чем‑то, что может переменить их судьбу, но боятся взять ее в свои руки, потому что боятся лишнего труда, лишнего риска?.. Если на место одних душегубов пролезут другие, намного ли переменится отвратительный и тоскливый быт?..
«Что я говорю? – остановил себя Иосиф. – Кто внушает мне эту аберрацию мысли, кто искажает ее?.. Свобода от палачей непременно принесет свободу от страха, честь возродится тотчас, едва станет возможен честный… Да, свобода не декрет, а социальное устройство, при всех условиях гарантирующее справедливость. Без справедливости нет и не может быть свободы… Людей лишили единства, родины, знаний. Народ ослеп и обезумел… Чем выше бог, тем удачливее всякое предприятие дьявола. Но час пробил – пора шаг за шагом разрушать постройки дьявола, камень за камнем созидать новый дом жизни…»
Усталость давила. Иосиф чувствовал, что сотни ненавистников посылают в него черные стрелы проклятий, – не мог сосредоточиться и нащупать надежду, которая бы послужила мощным щитом и экраном.