ПРОЛОГ
Восходящие потоки разъели проплешину в плотной облачной ткани, и мутное
белесое пятно Луны глянуло вниз, туда, где волнынакатывалинаизрезанную
протоками землю. Две большие птицы, парящие в ночной выси, углядели огромную
темную тушу, медленно плывущую вдоль берега. Сложив крылья, ониспикировали
на нее, но длинное тело оказалось не дохлым китом, анесъедобнойгромадой,
от которой несло кислой вонючей гарью, авнутри,вгулкомчреве,что-то
гремело, стучало, изрыгало непонятные и страшные звуки.
Несколько взмахов могучих крыльев - и птицы уносятся прочь, вседальше
и дальше от одинокой баржи, идущей глухой ночью невесть куда.
Рыбы, поднявшиеся из глубины, недолго сопровождали ржавый ковчег.Шум,
звонкие удары металла о металл, протяжныескрипыраспугалиих,июркими
серебристыми тенями они ушли вниз, в надежный спасительный мрак.
Между тем судно, удерживаясь на грани двух стихий, не желая сливаться с
тем, что внизу, и не умея стать тем, что вверху, держало свой путь ктемным
берегам.
Волны разбивались обаржувпенуибрызгисмонотоннымшипением
"пршшш... пршшш...", а маленькомучеловеку,чтолежалсосвязаннымиза
спиной руками, прижавшись щекой ксырымлохмотьямкраски,казалось,что
кто-то снова издевательски окликает его: "Приемыш! Приемыш!"...
- Приемыш! Приемыш! -кричалаВерадурнымголосом,ноСергей,не
обращая внимания на ее вопли, хлестал тонким прутом по босым ногам.
К обидным словам он с малых лет привык. Четыре дочери у дядиХаритона,
а шуму от них было как от десяти. Спускуонинедавалиникому.Старшие,
Клавдия и Наталья, распугали всех женихов окрест, а младшие, близняшки, Вера
и Алевтина, каверзами своими изводили соседей и старших сестер.
Хоть и были сестры - старшие и младшие - от разныхматерей,нонраву
одинаково буйного. Отец же, человек степенный, часто дивилсятому,какот
двух его тихих, кротких жен, почившихвбозе,появилисьнинакогоне
похожие разбойные девки.
Родителей своих Сергей не знал. Дядя рассказывал, что впоследнийраз
виделся с ними в Саратове, перед исходом в Москву, и с тех пор вестей от них
не было. Племянника своего Харитон отыскал в приюте, да и то после того, как
приют сгорел, а дети мыкались по временным пристанищам. Впрочем, о тойпоре
дядя говорил глухо, а Сергей и подавно не хотел о ней вспоминать.
Двоюродные сестры сразу же принялись шпынять мальца, а когдаончуток
подрос, кто-то из них возьми и брякни, что будто он вовсеимнеродня,а
так, подобрал Харитоггиз жалости невесть какого приблудыша. Апотому,мол,
знай свое место и слушайся их беспрекословно!
Сколько помнит себя Сергей, не давали они ему проходу.
Дядя по службе частенько отсутствовал, вот сестры и борзеливовсю.То
ущипнут походя, тообманкуподсунут:яйцопустое,воскомналитое,или
крендель из крашеной глины. А как стукнуло парнюдвенадцатьлет,сталон
потихоньку отпор давать. Вот и сейчас, когдаВеранистогониссего
влепилаемувлобешникдеревяннойложкой,нестерпел,скрутилееи
хворостинкой отстегал по голым ногам, да так, что на визг выскочили старшие,
прут отобрали и чуть самому не всыпали.
Сергей вырвался из их рук, перескочил через плетень исбежалвнизпо
косогору, и пробрался мимо огородов к частоколу.
Огляделся по сторонам - дозорных не было видно, наверно, дремлют у себя
на насесте, что над воротами. А потом оннырнулвпотаенный,одномуему
известный ход и вскоре вылез из кустов, что нависали над оврагом.Здесьон
часто прятался от всевидящих глаз ябедницы Алевтины.Оврагдлиннойпрямой
линией уходил к городу. Дно его заросло малинником, нокое-гденасклонах
торчали высокие разлохмаченные стебли ядовитойкрапивы.Дурохвостывэти
края порой забредали, но в овраге ни разу не видели хищныхкотяр.Говорят,
запах старого железа их отпугивает. А железа здесь хватало.
Харитон как-то пояснил,чтораньше,когдаМосквагородскаядосюда
тянулась, это и не овраг был вовсе, а дорога подземная. Тут она поверху шла,
но ближе к реке она ныряет глубоко вниз. Так что же по нейнеходят-ездят,
недоверчивоспросилаКлавдия,начтоХаритонтолькорукоймахнул-
отъездились, мол. Потом он рассказал, как давным-давно, до моровой погибели,
здесь ходили поезда, и тысячи людей катались на них. И онтожекатался,а
когда лихо накатило, то он в этих поездах трупы вывозил на чумное огнище.
Наслушавшись историй, Сергей долго потом ковырялся в овраге ираскопал
на дне куски металла, обломки бетонных плитинесколькосовершенноцелых
керамических плиток с синим узором. Клавдиянемедленноплиткиотобралаи
пристроила их у себя на кухне -горячуюпосудуставить.ОднаждыСергей,
выбрав до последней ягодки ближайшие малинники,забрелпооврагудалеко,
пока не уперся в насыпь.
Вскарабкался было на нее, но на серединезацепилсязакривойржавый
штырь и чуть не полетел в щель, что зияла между насыпью иобломкамибетона
от старого рухнувшего моста. Из щели дуло сырым холодным ветром, лезтьтуда
было боязно, да и надобности никакой не имелось.
Говорили, что под заброшенными домами, вернее,подтем,чтоотних
осталось, таятся огромные-пещеры, да такие, что вся деревня посамыекрыши
уместится. И что, мол, там много чего сохранилось от прежних времен,только
вот проку от того добра нет, ктонайдетивынесетнаружу-томухворь
неминуемая и карачун выйдет. А еще, сказывали, в подземныхпокояхспятна
холодных лежаках хрипуны. На вид они поначалу люди каклюди,толькоежели
приглядеться - светятся будто гнилушки. Станут речи мудреныезаводить,так
не разговаривают, а хрипят! Повстречать такого страхолюда - погибель верная,
с перепугу околеешь, а то еще хрипун метровым языком тебя обовьет иксебе
под землю утянет, а там до смерти заговорит или же попросту удавит.
Сладко и страшно было слушать эти байкитягучимивечерами,апотом,
накрывшись с головой овчиной, вздрагивать,засыпая,отвнезапногоскрипа
ставенилиелеслышногодалекогомявадурохвоста,повесеннемугону
забежавшего в жилые места...
Порой соседи, вернувшись с дальних огородов, рассказывали онепонятных
людях, проходивших старыми тропами по своим непонятным делам.Стакимине
связывались и старались не попадаться им на глаза.