Ропухи с ладарями питаются воздухом, сам Тод без этого отвратительного зелья… Ладари злодейски конденсировали наш воздух на губчатых поверхностях и удирали с добычей. К сожалению, многообразие наших реакций, лишь суммарно, а не единично отвечающих на раздражения… Вы меня понимаете, люди?
– Вполне. Ваша статистическая логика заставляет вас действовать хаотичней, чем действуют хищные ладари, – так?
– Логика у нас такая же, как у них. Злая воля Тода, направляющая ладарей, в бою даёт им преимущества перед свободными вариалами.
И вот тут мы узнали, что идея, высказанная мной для забавы, вовсе не фантастична. Я, сам в это не веря, натолкнулся, по существу, на весьма трагическую черту дзета–мира. В каждом вариале материализована, по крайней мере, одна из важных общественных категорий, И Тод, чтобы не мыслить самостоятельно, похищает вариалов, обогащая себя недостающими идеями. Это можно было терпеть, пока у вариалов существовали материальные дубли идей. Но идея дружбы сохранилась в единственном экземпляре – естественно, двойном, то есть сопричастном бедному Иу. И сегодня основная половина экземпляра дружбы исчезла, а сопричастный еле пульсирует, и его с трудом удерживают от самоуничтожения, что было бы просто бедствием. Когда ещё удастся восстановить категорию дружбы в ином материальном воплощении! И страшно подумать, что может совершиться за это время! К тому же дружба ропухам ни к чему, у них субординация. Похищение Иу не принесёт им пользы.
– Артур, ты что‑нибудь понял? – спросил Николай, когда мы покинули Правого. – Набеги для кражи мыслей… Да это мистика! Лично я печалюсь не о пропаже идей, а о похищении доброго и нежного друга! Теперь, когда я знаю, что он воплощал в себе идею дружбы, он стал мне ещё дороже, чем когда я думал, что в нем загорелась любовь. А что до Иа и его отношения к Казимежу, то там самая несомненная любовь.
Артур возразил, что никакой мистики нет: Николай просто переносит понятия космоса в этот тоже материальный, но значительно менее предметный мир. Здесь основная материальная единица бытия – взаимодействие физических полей – свободно меняет пространственнотелесный облик. И моральные категории, связанные с взаимодействием полей, легко обретают телесную форму. Наоборот, наш мир, где моральные понятия и социальные категории облекаются в форму невещественных отношений, показался бы здешнему жителю чудовищной мистикой. Он был бы потрясён нематериальностью нашего мира. Он просто не мог бы понять, что это за штука – невещественное, не выраженное в образе предмета взаимоотношение людей в обществе и между двумя индивидами.
– Мне думается, вариалы лишены индивидуального мозга в нашем понимании, – сказал далее Артур. – Именно на это недавно указывал Полинг, и я теперь с Казимежем полностью согласен. Лишь полное их сообщество представляет мыслящую единицу, отдельный же вариал – или крохотный участок коллективного мозга, или материализованная частная мысль, как считает наш капитан. Даже Правые и Левые – не больше чем контрольные центры мыслительного аппарата. И тогда понятен неаристотелев тип логики у отдельных вариалов и близкие к нашим формы мышления у Правого и Левого. Лишь собранные в коллектив, вариалы мыслят по‑нашему. А что пропажа того или иного вариала приводит к исчезновению определённых понятий, то ведь и гибель отдельных участков человеческого мозга вызывает повреждение не всего сознания, но лишь некоторых способностей – памяти, равновесия, ощущения тепла, гнева, голода и тому подобного.
Это было не совсем то, что утверждал я, но спорить я не стал. Для меня самого было неожиданно, что фантастические мои идеи в какой‑то степени подтверждаются. И я готов был согласиться, что Артур глубже моего оценивает загадку общества вариалов.
Жак с сомнением сказал Артуру:
– Если ты прав, то должен существовать и некий верховный разум, тот мозг, элементами и мыслями которого являются сами вариалы.
И этот мозг, несомненно, мыслит в категориях нашей логики, а не статистически. Но кто он? Где он? Почему мы не слыхали о нем?
– Все общество вариалов является своим коллективным мозгом, – ответил Артур. – К сожалению, мы пока не нашли способа общаться непосредственно со всем обществом, а имеем дело лишь с отдельными его членами, с материализованными мыслями и идеями, поддерживающими одна другую. Но когда‑нибудь решим и эту задачу.
Николай стал злиться.
– Элементы целого – клеточки, нечто несамостоятельное. А эти ребята, вариалы, – законченные существа, хотя по‑твоему лишь элементы какого‑то огромного существа, а по Казимежу – материализованные мысли. А для меня каждый вариал – личность! Каждый со своим характером – разве не так? И они мне приятны, я хочу дружить с ними, с каждым в отдельности дружить! И хочу освободить попавшего в беду товарища. Полинг, почему ты молчишь? Объяви своё решение!
Я сказал:
– Наше пребывание в стране вариалов заканчивается. Следующий объект изучения – страна ропухов. Там мы объединим исследовательскую работу с борьбой за освобождение нашего друга, кто бы он ни был – необходимая часть общества или порождённая им и материализовавшаяся в образе доброго существа идея дружбы.
Я колебался.
– А если лишим вариалов какой‑нибудь важной общественной категории?
– Сколько я уяснил себе, в Иа материализована категория жертвенности, но, кажется, она не единична у вариалов, так что потери не будет, – ответил Артур.