Неизвестно, что подразумевал под стеснительностью ее отец, но я почему-то представлял стеснительных девушек немного
иначе. Румянец скромности на лице Кэрри разглядеть было сложно не потому, что девушка обладала смуглой кожей, — он там попросту
отсутствовал Когда же у Каролины прошел испуг, она уставилась на меня со снисходительностью терпеливой мамаши, чей озорник-сынишка учинил
очередное хулиганство. «Мамаша» словно решала, следует ли портить себе нервы и устраивать шалопаю взбучку, если проку от этого все равно не
будет Кого и стеснялась дочурка Наума Исааковича, так, вероятно, только папу, но точно не меня.
Вблизи и с высоты моего капитанского роста дядя Наум выглядел намного миниатюрнее, чем показалось вначале. Его холерический темперамент
становился заметен с первого взгляда. Глаза Кауфмана бегали, он постоянно вертел головой, а на лице его за несколько секунд отображалась
столь разнообразная гамма чувств, что определить, какое из них владело Наумом Исааковичем в настоящий момент, я затруднялся Кауфман то
угрюмо хмурил брови, а через миг уже улыбался, то озадаченно морщил лоб или, воздев глаза к потолку, начинал цокать языком, после чего
многозначительно сощуривался и прикусывал губу. Руки дяди Наума все время находились в движении, словно искали, за что бы ухватиться, а
ноги постоянно пританцовывали. Поначалу я списал это на неловкость хозяина перед гостем и последствия от пережитого шока, однако потом
понял, что в таком возбужденном состоянии Кауфман пребывал практически всегда. Непоседливость была присуща ему от природы, как мне —
свирепость.
— Ничего-ничего, я потом все починю, мне не привыкать, — затараторил Наум Исаакович, пытаясь помочь мне оттащить вышибленную дверь к стене
прихожей. Я деликатно отстранил его, но он все равно подскочил и успел подержаться за край двери, пока я волочил ее по ковру. Помощью это,
конечно, назвать было нельзя, разве что моральной.
— Правильно его Гертруда назвала: натуральный троглодит, — с холодной усмешкой вымолвила Каролина вместо приветствия
— Кэрри! — притопнув ногой, шикнул на нее отец, и не успел я моргнуть, как он уже улыбался мне широкой гостеприимной улыбкой: — Не
обижайтесь на нее, капитан, это она не со зла. Такой моя Кэрри человек: что думает, то и говорит. Прямая и честная Вся в маму пошла,
Стефанию Леонидовну, покойся она с миром Стефания Леонидовна тоже любила высказывать правду в глаза, и не иначе. Так что у Кэрри это, можно
сказать, в генах. И не представляете, капитан, как тяжело ей, бедняжке, жить на свете…
— Папа, прекрати!.. — осуждающе сверкнула глазами дочь, и я поспешил вмешаться, дабы ликвидировать назревающий семейный конфликт в
зародыше:
— Все в порядке. Какие могут быть обиды, а тем более на правду? — миролюбиво улыбнулся я, стараясь, чтобы Кауфманы не заметили мои всемирно
известные клыки, демонстративно выступающие из верхнего ряда зубов. — Вы бы слышали, какими прозвищами меня награждали поклонники после
проигрыша на весеннем турнире. Кстати, а кто такой троглодит? Разновидность живоглота?
— Не удивлена, что капитан не знает таких простых вещей… — пробурчала Кэрри, отводя взгляд, в котором искрилась насмешка. Но не
презрительная, а скорее снисходительная. — Ну скажи, папа, разве Гертруда не права?
Все ясно: девочка из категории «палец в рот не клади». От таких, как она, надо защищаться лишь ответным сарказмом.
От таких, как она, надо защищаться лишь ответным сарказмом. Встретив отпор, они
обычно начинают нервничать и либо обиженно примолкают, либо переходят на грубую схватку и выставляют себя уже не остроумными критикессами,
а заурядными злючками. К сожалению, тугодум Гроулер не был силен в дискуссиях, и за ответным словом в подобных ситуациях ему обычно
приходилось лазить в самый дальний карман.
— Здесь вовсе нет загадки, — натянуто рассмеялся дядя Наум, недовольно посматривая на дочь. — Троглодиты — это люди, жившие в эпоху
палеолита. Они обитали в пещерах, кушали сырое мясо…
— … и запивали его кровью, — закончил я, припомнив последние слова госпожи Линдстром — А теперь прошу вас, объясните, кто такой этот
Палеолит, раз в его честь назвали целую эпоху.
Если честно, меня совершенно не интересовали эпохи, предшествовавшие эре Сепаратизма, которой я также интересовался постольку-поскольку —
кому это вообще может быть сегодня любопытно? Все, что мне хотелось, так это немного позлить Каролину Наумовну — в шутку, разумеется, — но
дядя Наум воспринял просьбу гостя серьезно и пустился в пространные объяснения. Сосед ринулся в глухие исторические дебри и начал
оперировать такими заковыристыми терминами, что уже прозвучавшие сегодня «троглодит» и «палеолит» показались мне словами, знакомыми с
детства. Из лекции Кауфмана я усвоил одно: хорошее время палеолитом не назовут. Мыслимое ли дело: драться палками, шарахаться от огня и
зубастых тварей, жрать сырое мясо на завтрак, обед и ужин, при этом радуясь, что едят не тебя…
Кстати, о еде!
— Вкусно пахнет, дядя Наум, — принюхавшись, ненавязчиво вернул я хозяина из его экскурса к истокам цивилизации. — Похоже, вы тоже
додумались, каким образом добыть огонь из ничего. Расскажите-ка лучше об этом — очень любопытно, знаете ли.
Мой прозрачный намек следовало понимать как «расскажите за обедом».
— Пойдемте на кухню, капитан, — махнув на отца рукой, поманила меня за собой Каролина. В ее голосе послышалось дружелюбие. Или мне это с
голоду почудилось? — Уж не обессудьте: мы не ждали гостей, полому накрыли стол на кухне. Папа, ты идешь или как?
— Да-да, Кэрри, уже иду, — закивал дядя Наум и, дождавшись, пока дочь удалится, вполголоса со вздохом добавил: — Мой ангел-хранитель. Что
бы я таки без нее делал…
***
Кухня Кауфманов оказалась не менее оригинальной, чем их экзотический особняк. В отличие от моей, она была большой и просторной Наряду с
обязательными кухонными атрибутами, что имелись и у меня, — комбайн, утилизатор, водогенератор, фростер, — здесь присутствовало множество
других, непонятных и громоздких приспособлений Из них я узнал только стол, невероятно большой и сработанный из дерева; похоже, Наум
Исаакович питал к деревянным предметам особую страсть. О предназначении остального — пышущего жаром железного ящика в углу, развешанной по
стенам старинной медной посуды, загадочного агрегата, из которого сочилась тоненькая струйка воды, — я мог лишь догадываться. Правда, кое о
чем я догадался сразу: все эти незнакомые кухонные устройства определенно не являлись современными разработками. Да и выглядели они так,
словно их доставили из далекого-далекого прошлого. Палеолита, например.
Заметив, что я остановился в нерешительности, Каролина хитро улыбнулась и ничего не сказала, а дядя Наум взял меня за руку и, проводив к
столу, едва не насильно усадил напротив накрытой крышкой медной посудины.