– Так дело не пойдет, – сказал ему сосед. – А ну‑ка, дайте мне. – Он тщательно затянул широкие мягкие ремни, наклонился, чтобы рассмотреть пряжку. – Шуток нет меж нами, – строго шепнул он, и Платон Григорьевич почувствовал, что предстоящий перелет будет не совсем обычным.
– Внимание! – донесся голос командира корабля. – Приготовились! Рельсы свободны?
Сосед Платона Григорьевича взглянул в проход и за всех громко ответил:
– Свободны.
И тут Платон Григорьевич заметил узкие трубчатые рельсы вдоль всего прохода, по которым от.хвоста самолета медленно катилась тяжелая тележка. Она разгонялась все быстрее и быстрее, вихрем пронеслась к носу корабля, с шумом остановилась.
– Подъем! – сказал командир корабля, и его голос прозвучал торжественно и властно.
– Пошел… – тихо сказал сосед Платона Григорьевича.
– Воздух… – подтвердил рослый пилот, сидевший сзади. – Хорошо…
Платон Григорьевич ждал пробежки, характерного покачивания в момент отрыва от земли, но ничего этого не было. Была тишина, негромкое урчание электромотора, установленного на тележке, но ни малейшей вибрации, ни звука моторов, ничего. Платон Григорьевич оглядел лица пилотов и подумал, что летная специальность накладывает какой‑то неизгладимый отпечаток, будто волшебная кисть коснулась глаз, рук, смягчила движения. «Профессия и связанные с нею внешние признаки – чем не тема для психолога, – подумал он. – Но тут что‑то другое, что‑то другое».
– Закрыть окна, – последовала команда. Сосед Платона Григорьевича показал ему на небольшой рычажок возле его кресла.
– Возьмите его на себя, – сказал летчик. – Вот так.
Платон Григорьевич повернул рычаг и увидел, что между стеклами окна поползла черная шторка.
– Вы не скажете, зачем это? – осведомился Платон Григорьевич.
– Сейчас увидите, – ответил пилот, не отрывая глаз от окна.
И вдруг все вокруг залил яркий синий свет.
– Вот оно, солнце! – воскликнул сосед Платона Григорьевича. – Смотрите!
Платон Григорьевич поднял голову и увидел гдето сбоку и внизу ослепительный синий диск солнца.
Платон Григорьевич отвернул рукав и взглянул на часы: было начало третьего.
– Откуда же солнце? – спросил он. – Светает ведь сейчас уже поздно, только в седьмом часу…
– На вершине гор – день, а в ущелье солнце может и не заглянуть.
– Понимаю, понимаю. Дело в высоте? Но на какую же высоту мы поднялись?
– Вон, над дверью высотомер, – сказал пилот. Над дверью, ведущей в командирский отсек, светилось окошко какого‑то прибора, поток цифр бежал мимо черной стрелки указателя. Мелькнула большая шестерка, за ней цифры поменьше.
– Неужели шестьдесят километров? – спросил Платон Григорьевич.
– Самая распространенная ошибка, – вмешался в разговор рослый пилот, сидевший сзади, – самая распространенная ошибка среди школьников – ошибка на нуль. Даже сам Ньютон, говорят, однажды на нуль ошибся.
– А между тем, – сказал сосед Платона Григорьевича, – котенок, увеличенный в десять раз, больше тигра.
– Уссурийского, – добавил рослый пилот.
– На нуль? Ну, не шестьсот же километров? – возразил Платон Григорьевич. Ему никто не ответил.
– Начинаю маневр, – раздался голос в динамике. – Проверить ремни.
– Держитесь, товарищ военврач, – сказал сосед, и Платон Григорьевич, копируя его движения, вытянул вперед ноги, уперся в пол, ступни ног нащупали каучуковый валик.
– Проверить ремни.
– Держитесь, товарищ военврач, – сказал сосед, и Платон Григорьевич, копируя его движения, вытянул вперед ноги, уперся в пол, ступни ног нащупали каучуковый валик.
За окном узким длинным конусом вспыхнула огненная струя. Диск солнца метнулся куда‑то вверх и пропал из виду, и вслед за тем Платон Григорьевич ощутил какую‑то необыкновенную легкость во всем теле.
– Это невесомость? – спросил он.
– Нет, не полная, – ответил сосед и, повернувшись к рослому пилоту, спросил: – Тормозное ускорение по последней инструкции не помнишь ли какое?
– Три четверти «же», – ответил рослый пилот. – Все страхуют нашего брата.
Прошло минут двадцать, в динамике раздался шорох, и голос командира корабля сказал с какой‑то ленцой:
– Окна открыть.
Первое, что увидел Платон Григорьевич, было синее небо вверху и мутная, в пелене облаков, еще покрытая утренними сумерками земля. Земля была над головой, хотя Платон Григорьевич ясно, всем своим существом ощущал, что сила веса прижимает его к сиденью.
Вновь ринулись мимо окон вспышки пламени из реактивных сопел, и все закружилось вокруг. С грохотом пронеслась мимо Платона Григорьевича тележка, скрылась где‑то в хвосте самолета.
– Какой нахал! – крикнул рослый пилот. – Вы поняли?
– Это ему так не пройдет! – раздались голоса. – Мы это дело ему припомним! Он что, с ума сошел?
Платон Григорьевич выглянул из окна и опешил. Сзади к самолету приближался лес. Именно сзади. Он не сразу понял, что самолет летит хвостом вперед.
– Как это он сделал? – спросил Платон Григорьевич.
– Он нахал! – ответил сосед. – Он еще смеет утверждать, что у него античное лицо. Такой экипаж посадить задом наперед!
А лес все ближе и ближе, теперь можно было различить отдельные деревья, сосны и ели, белые пятна первой изморози на земле. Потом Платону Григорьевичу показалось, что самолет проваливается в какую‑то темную зияющую яму, и наступила тишина. Ряды электрических ламп вспыхнули за окном, осветив сводчатые стены громадного ангара.
– Как самочувствие, товарищи? – спросил командир корабля, чуть приоткрыв дверь.
– Иди, иди сюда, мы с тобой поговорим, – закричал рослый пилот. – Ты что безобразиями занимаешься?
– Давайте, товарищи, очищайте помещение. – Командир корабля быстро прошел по проходу, открыл дверь. Сырой и прохладный воздух, клубясь, проник внутрь. Платон Григорьевич отвязал ремни и прошел в хвост самолета, где на специальных стеллажах лежал багаж. Сильные пружины прижимали его чемоданчик к алюминиевой полке. Один за другим покидали самолет пилоты. Последним вышел Платон Григорьевич.
– Ушаков, – представился, пожимая Платону Григорьевичу руку, полковник авиации, высокий широкоплечий человек. – Мне сообщили о вашем вылете, Платон Григорьевич. Сейчас позавтракаем, и я покажу вам ваше помещение. К работе можно будет приступить завтра с утра, не возражаете?
Ярко освещенным тоннелем они прошли к высокой двери. За ней была открытая площадка над синим‑синим озером. Только сейчас Платон Григорьевич понял, что ангар спрятан в глубине скалы. По узкой дорожке, посыпанной щебенкой, они подошли к высокому пятиэтажному зданию. В светлом зале было по‑утреннему тихо, но на столиках между колоннами стояли чашки, нарезанный хлеб.
– Первая смена уже в полете, – сказал Ушаков. – Раздевайтесь, Платон Григорьевич. Так как насчет кофейку, не возражаете?
Платон Григорьевич повесил пальто на вешалку, рядом – летные куртки, меховые шапки‑ушанки, форменные фуражки. Сквозь приоткрытую дверь доносился запах жаркого.