Его необычное состояние заметила
даже миссис Бантинг. Однако она не правильно поняла его причины и говорила что-то о... В конце концов он внезапно уехал в Лондон, полный
отчаянной решимости держаться от всего этого подальше. Морская Дама попрощалась с ним в присутствии миссис Бантинг так, будто между ними ничего
не произошло...
Я полагаю, что его волнение можно понять. Он принес Миру вполне ощутимые жертвы. Не без усилий он нашел в нем свое место и свою роль,
воображал, будто действительно понимает, как говорится, "что к чему", и прекрасно проводил время. И тут, понимаете ли, услышать голос, который
постоянно напоминает, что "бывают сны лучше", выслушать рассказ, который предвещает осложнения, несчастья, разбитые сердца, - и не иметь ни
малейшего представления о том, что следует предпринять!...
Однако я не думаю, чтобы он сбежал из Сандгейта, не получив более определенного ответа на вопрос "Какие это сны лучше?", не добившись от
этой безмятежной страдалицы, хитростью или силой, какого-нибудь более ясного объяснения... - если бы однажды утром миссис Бантинг не позволила
себе один в высшей степени тактичный намек.
Вы уже знаете миссис Бантинг и можете себе представить, на что она тактично намекнула. Как раз в это время, имея перед глазами своих
девочек и обеих мисс Глендауэр, она со всем пылом погрузилась в матримониальные планы; она стала фанатиком брака, она готова была исключительно
из любви к искусству женить кого угодно на ком угодно, и мысль сочетать бедного Мелвила с этой таинственной бессмертной, наделенной чешуйчатым
хвостом, видимо, представлялась ей вполне естественной.
Я могу предположить, что однажды она без всякой видимой причины заметила:
- Теперь все в ваших руках, мистер Мелвил.
- В моих руках?! - вскричал Мелвил, изо всех сил стараясь не понять смысла ее невинного, но решительного замечания.
- Сейчас вы монополист! - воскликнула она. - А когда мы вернемся в Лондон, у нее отбоя не будет от поклонников.
Мелвил, кажется, сказал что-то в том смысле, что не надо заходить так далеко... Он не помнит, что сказал. Я думаю, он тогда сам не понимал,
что говорит...
Так или иначе, в августе он сбежал в Лондон и болтался там в таком ужасном состоянии, что даже не мог собраться с силами и куда-нибудь
уехать. Об этой части истории он не распространяется, и мало-мальски правдоподобно восстановить ее я могу только с помощью собственного
воображения. Я представляю себе, как он, сидя в своей прелестно обставленной квартире - квартире, на которой лежит отпечаток легкомыслия, но без
тривиальности, и которая свидетельствует об артистичности его натуры, но при этом полна достоинства и серьезности, - обнаруживает, что потерял
всякий интерес и к книгам, и к коллекции серебряной посуды, которую (не слишком ревностно) собирает. Представляю себе, как он бродит по этой
квартире, заходя то в свою со вкусом отделанную спальню, то в гардеробную, где погружается в бессмысленное созерцание двадцати семи пар брюк
(аккуратно отглаженных и развешанных в полном порядке), неотъемлемых от его мнения о мудрости и благополучии. Он давно уже естественным путем
усвоил, что для всякого случая существует в точности соответствующая ему пара брюк, приличествующий ему пиджак, подобающий жест или слово. Он
был хозяином своего мира. И тут, вообразите только, этот шепот... "Бывают сны лучше".
- Что это за сны? - вопрошает он, словно защищаясь.
.. "Бывают сны лучше".
- Что это за сны? - вопрошает он, словно защищаясь. Каким бы зыбким и прозрачным ни показался ему мир тогда, в приморском саду в Сандгейте,
какой бы ни прозвучал тогда намек на нечто лежащее за пределами этого мира - здесь, в лондонской квартире Мелвила, ни о какой его прозрачности
не могло быть и речи.
- Черт возьми! - восклицает он. - Если эти сны предназначены Чаттерису, зачем она мне все это говорила?
- А если бы мне довелось их увидеть, какие бы они там ни были...
Он погружается в размышления, со всей присущей ему серьезностью.
- Нет! - И снова:
- Нет!
- А если человеку не суждено их увидеть, то зачем ему о них знать, зачем из-за них лишаться покоя?
- Если ей так уж хочется мутить воду, почему бы ей не заняться этим самой и стоит ли превращать меня в сообщника?
Он шагает взад и вперед по квартире, потом останавливается и смотрит в окно, на ошалевших от жары прохожих, направляющихся к Хеймаркету...
Но он их не видит. Перед глазами у него стоит маленький приморский сад в Сандгейте и крохотная кучка людей, совсем крохотная, залитая
солнечным светом, и что-то надвигается на них...
- Так поступать нечестно! И с ними, и со мной, и с кем угодно!
И тут он, я думаю, неожиданно начинает ругаться.
Представляю себе, как он сидит за обедом, - к этой трапезе он обычно относится с подобающей серьезностью. Представляю себе официанта,
изображающего на чисто выбритом лице добродушную небрежность, который приближается к нему с выражением интимного соучастия, с каким всякий
порядочный официант подходит к тем, кто внушает ему уважение. Представляю себе уважительную паузу, почтительный вопрос.
- А, да что угодно! - восклицает Мелвил, и официант удаляется в полном изумлении.
Всякую серьезную беду всегда сопровождают досадные мелочи. В дополнение ко всем мукам Мелвила в его клубе затеяли ремонт, и там постоянно
толпились строители и декораторы, которые выставили окна и заняли весь зал подмостями. Мелвил и ему подобные оказались на это время гостями
чужого клуба, несколько членов которого имели привычку громко пыхтеть. Они, казалось, только и делали, что, пыхтя и отдуваясь, шелестели
газетами или спали в креслах, и представлялись Мелвилу какими-то язвами на благопристойном теле этого клуба. В его тогдашнем состоянии ему не
было дела до того, что все эти пыхтящие туши занимают высокое положение в обществе. Однако именно благодаря этому временному перемещению он
неожиданно столкнулся с Чаттерисом, состоявшим в клубе, который приютил Мелвила, но не принадлежавшим к числу наиболее видных его членов, а
скорее к аморфной массе, - и имел с ним что-то вроде конфиденциальной беседы.
Мелвил только что взял в руки "Панч" - он находился в таком расположении духа, когда человек готов схватиться за что угодно, - и начал
читать, хотя что именно, он не знает. Вскоре он тяжело вздохнул, поднял глаза и увидел, что в комнату входит Чаттерис.
Он удивился, увидев Чаттериса, и почувствовал беспокойство и некоторую тревогу. Чаттерис тоже явно удивился, увидев его, и пришел в
замешательство. На несколько секунд он неловко застыл в дверях с весьма нелюбезным видом, и несколько мгновений не подавал вида, что узнал его,
но потом кивнул и неохотно направился к нему.