Кремлевский, например, катался по Октябрьской ветке на север. А армейский — по Минской дороге в Таборную землю. Но они не годились.
Только зиловский локомотив ходил туда, где раньше был городок Дедовск. Дорога там обрывалась, и дальше ее так и не проложили. Здесь было Кольцо — та самая линия отреза, где кончалась земная территория и начиналась инопланетная. Теперь заметить эту линию было не так‑то просто — по обеим сторонам один и тот же лес, но именно здесь заканчивался асфальт, железнодорожное полотно, опоры электропередач и весь привычный мир из прошлой жизни.
Новый поселок Дедовский был уже частью другого мира. Его отстроили из дерева на пустом месте, и туда стекались все караваны с Верхней и Нижней Истры. Там пребывал смотрящий — полномочный представитель Варяга в дачной земле.
— Паровоз уехал позавчера, — ответил Тунгус на вопрос Варяга, удивляясь про себя забывчивости босса. Ведь он же сам докладывал, что отправил на этом паровозе ребят.
Но у Варяга в голове все перепуталось, как всегда бывает в момент кризиса, когда без конца накатывают новые проблемы, и не хватает ни сил, ни времени их решать.
— Тогда отправляй людей пешком, по воде, на велосипедах, как хочешь! — заорал он на помощника. — Чтобы все, кто не занят в городе, были там к завтрашнему дню. Потому что послезавтра все эти вонючие козлы, которым не нравится моя крыша, должны стоять в караване и тащить ко мне в город все, что у них там есть. Все до последней крошки, до зернышка — ты понял?
А через минуту во все стороны уже разлетались шестерки с приказом найти где угодно горючее для джипа. Но это было так же реально, как отыскать посреди Москвы уран.
Горючего не было в принципе. После водочного бунта мало кто решался на страшное кощунство — перегонять самогон на машинное топливо. Даже военные, которые еще изредка выезжали в город на машинах, не продавали горючее на сторону ни за какие деньги. Когда речь идет о собственной шкуре, прочие ценности отходят на второй план. Вот силовики и берегли топливо и боеприпасы, как зеницу ока.
Поездка Варяга на Истру срывалась, а без него вся операция летела коту под хвост. По крайней мере, сам он был уверен в этом на сто процентов. Слишком много Варяг натерпелся за прошедший год от идиотизма, нерасторопности и прямого предательства своих ближайших помощников.
Телохранители Варяга — Муромец и Кировец — смотрели на всю эту суету с нарастающим удивлением. По их мнению, проблема не стоила выеденного яйца.
— Поедем верхом. Подумаешь, большое дело, — сказал Муромец, бывший ролевик и любитель старины из клуба «Былина». Он великолепно метал ножи, бился на мечах и стрелял из лука, а в седле держался лучше, чем ходил.
На самом деле его звали Илья, а второй телохранитель был его друг из питерского клуба «Русичи». Он приехал в Москву на какое‑то сборище ролевиков и застрял тут навсегда. Себя он называл Мечиславом, но в мафии к нему прилипло прозвище Кировец.
Он и подвел Варягу коня — циркового скакуна по имени Шах. Босс мафии подобно Гитлеру считал, что будет выглядеть верхом на коне смешно, но ехать в повозке было еще хуже для его престижа, а идти пешком полсотни километров чересчур долго и утомительно.
— Шах умный, — говорил Варягу Мечислав. — Он всадника никогда не обидит. Скорее сам убьется, а человека не сбросит. А хороший конь по сейчас круче «Мерседеса».
Вор в законе сел на коня с капота джипа. Умный Шах перенес эту процедуру стоически и двинулся вперед шагом.
Муромец птицей взлетел в седло, несмотря на свои габариты. Конь был под стать ему — владимирский тяжеловоз, лошадь вообще‑то не верховая, но чем‑то похожая на мощных рыцарских скакунов средневековья. А у Мечислава под седлом был красивый ипподромный рысак — тоже в принципе не верховой, однако оба — и конь, и всадник — делали вид, что они об этом не знают.
Так они и выехали из города — посередине Варяг, по бокам — телохранители, а сзади охрана на повозках.
На корме передовой повозки гордо красовалась трехконечная мерседесовская звезда, хотя знаменитая немецкая фирма вряд ли имела отношение к созданию этой телеги.
Но понты, как известно, дороже денег.
Аленушка, как загипнотизированная, не мигая, смотрела валькирии в глаза.
— Не хочу, — прошептала она. — Лучше накажи меня, а потом возьми с собой. Я хочу быть как ты.
Еще вчера она скорее шутила, чем всерьез собиралась уйти в валькирии. Но сегодня был уже новый день, и шляпа Жанны Девственницы превратилась в символ первой маленькой победы юной жницы. Ведь она все‑таки подобралась к спящей предводительнице валькирий и чуть было не ушла с добычей.
— Ну, я прежде всего никогда не беру чужое без спросу, — сообщила ей Жанна. — Боевые трофеи не в счет. А чтобы присоединиться к моему отряду, красть головные уборы тем более не обязательно. Вот если бы ты похитила оружие у врага…
Тут Жанна осеклась, наткнувшись на взгляд Аленушки. Он со всей очевидностью говорил о том, что к завтрашнему дню у врагов вообще не останется оружия — если конечно, девочку не прихлопнут раньше, как муху. У нее вполне хватит ума сунуться в логово врагов, где бы оно ни находилось и как бы ни охранялось, а там не будет доброй Жанны, которая припугнув гостью для острастки, отпустит ее на все четыре стороны.
В логове врагов если не жизни, то по крайней мере девственности, которой Аленушка по примеру Жанны так дорожит, будет грозить весьма серьезная опасность.
А тут еще распустил язык тот самый парень, который медитировал в обществе дозорной валькирии, когда Аленушка пробиралась к Жанне на сеновал. Без него еще неизвестно, когда бы Жанна узнала, что ее собеседница невинна, хотя другие девушки в ее возрасте уже напропалую гуляют с парнями ночи напролет, а некоторые уже беременны или кормят грудью свои двойни и тройни.
Отсутствие электричества и телевидения вообще очень способствует повышению рождаемости.
Нравы на Истре были вольные, пейзанские. Поначалу горожане вели себя, как самые обыкновенные дачники, приехавшие в сельскую местность на лето. Но деревенская жизнь расслабляет, а когда лето бесконечно, то и вдвойне. И очень скоро дачники стали забывать городские привычки. Это ведь так естественно — ходить босиком, ночевать в стогу, купаться в чем мать родила и жить так, как жили предки многие сотни лет.
А жаркая погода довершила остальное. Дачники стали легче одеваться, а открытая одежда немало споспешествует любви.
Тем не менее паренек, склонный к тантрическим медитациям, смотрел на Аленушку во все глаза. И она смутилась, потому что заметила его только теперь. Но пересилила себя, ибо настоящей валькирии не пристало стыдиться своей наготы.
— Забери свое платье, — сказала ей Жанна. — Торжественная порка отменяется.
Аленушка с обреченным видом подняла легкое платьице с земли и стала отряхивать его от пыли.
— Мне понадобится отряд разведчиков, — объявила Жанна, не глядя на пейзанку. — Пацаны и девчонки подойдут лучше всего.