— Мне понадобится отряд разведчиков, — объявила Жанна, не глядя на пейзанку. — Пацаны и девчонки подойдут лучше всего. Если соберешь такой отряд — командиром будешь ты.
Аленушка дернулась, как будто ее все‑таки хлестнули плетью по спине.
— Отряд мне нужен завтра, — услышала она. — Умеешь воровать шляпы — попробуй воровать секреты.
А затем, как обычно бывает после революции, наступил голод.
Это удивительно для благословенной планеты, где земля так щедра, что все растет и созревает, как в чудесном сне, только поспевай убирать — но ведь и в Африке с ее тремя урожаями в год голодных больше, чем где бы то ни было на земле. И голод, охвативший Москву, не оставил горожанам выбора.
Начался массовый исход. Бесконечный многомиллионный поток людей хлынул из города — туда, где можно было посадить семена в чудотворную белую землю и дождаться урожая на подножном корме.
Они дождались. Первый урожай превзошел все ожидания и вскоре можно было ждать излишков, которые помогут большинству москвичей вернуться обратно в город и жить как прежде — и тут дикарей‑адамитов угораздило открыть золото в горах Шамбалы.
Золотая лихорадка похоронила все радужные надежды. Люди дичали на глазах и убивали друг друга, глазом не моргнув, порой в особо жестокой форме и в массовом количестве. А еще они обращали друг друга в рабство и морили рабов на приисках и плантациях, без которых тоже не обошлось — ведь старателей надо было чем‑то кормить.
Люди гибли за металл, и сатана мог быть доволен.
Правда, рабы в конце концов восстали, но и тут все развивалось по классической схеме, известной еще со времен Древнего Египта. Рабы и поработители попросту поменялись местами, но от перемены мест слагаемых сумма, увы, не меняется.
Когда с горючим для машин в Москве стало совсем плохо, кремлевское правительство совершило отчаянную попытку увеличить производство синтетического топлива. Прямым следствием этого решения стал водочный бунт, который подкосил цивилизацию окончательно. На этот раз бунтовали те, кто держался дольше всех. Те, кому город был дороже фантастических урожаев на белой земле и золотых россыпей в горах Шамбалы.
Но чтобы город был дороже водки — это нонсенс.
Когда поджигали заводы и лаборатории, где делали травленый спирт для машин, погорели заодно и соседние жилые кварталы. Тушить их было некому. У пожарников тоже не хватало горючего.
И тогда Гарин сделал вывод: нужна нефть. Нужна как воздух и даже больше, потому что воздух и так есть, а нефти не осталось ни капли.
Будет нефть — будет и цивилизация.
А еще нужен разумный правитель, который ясно видит цель и ставит интересы цивилизации выше своих собственных.
Таким правителем Гарин без ложной скромности считал себя. И неспешно собирал силы, чтобы однажды вернуться в Москву на белом коне.
Подходящий белый конь у него уже был.
А главное — у него была разведка, которая докладывала президенту Экумены обо всем, что происходит в Москве и вокруг нее.
На этот раз она донесла, что вор в законе Варяг выехал из города, чтобы своими руками наказать мятежную Истру.
— Ну, пускай побалуется, — сказал на это Гарин.
Он уже знал, что на Истру подалась Жанна Аржанова, а это кое‑что да значило.
8
Бог знает почему, но на этой чудной земле леса редко подходили вплотную к рекам и по берегам в обе стороны простиралась широкая луговая полоса. Луга по привычке называли «заливными», хотя их никогда не заливало, и на холмах по высокому берегу было то же самое, что и в низине на другой стороне.
Зато белая почва под луговыми травами истощалась меньше, чем под лесом, и речные поймы были излюбленным местом дачников.
Река Истра в этих местах текла совсем не так, как изображено на старых картах. Она вся находилась за кольцом, так что это была не земная река, а здешняя, инопланетная. Она поднималась строго на север к поселку Дедовскому у самого обрыва дорог, и только потом отклонялась к западу, где было озеро, откуда она вытекала.
Впадала Истра в Москву‑реку, за которой начинались владения Белого Табора. И в этих местах по берегам рек давно уже не осталось никаких лугов. Все было раскопано и распахано под огороды и поля.
Здесь жили дачники. И обустраивались они по‑дачному. Участок в десять‑пятнадцать соток, а посередине домик. Так они и тянутся вдоль берега в несколько рядов. Толком и не разберешь, где кончается одно селение и начинается другое.
Но топонимика не врет, и местные жители никогда не путали Кузьминку с Антоновкой, а Устье с Двуречьем.
Названия эти появились еще до большого исхода. Первые хутора прозывались по именам их владельцев или так, как хозяевам вздумалось их назвать. А когда вокруг вырастали другие дачи, имя распространялось и на них.
От семьи Кузьминых пошла Кузьминка, от семьи Гудковых — Гудково, а вот Петровку основал человек по фамилии Безродный, а по имени Сергей. Зато он был сотрудником МУРа и повесил на свой домик табличку «Петровка, 38». Отсюда и пошло.
Были на Истре еще селения Молодоженово и Солдатово. В последнем раньше имел место лагерь дезертиров, сбежавших из государственного аграрного предприятия Љ2, где прошлым летом ради спасения Москвы от голода трудились солдаты, арестанты и резервисты, призванные через военкомат. Из этой затеи ничего не вышло, но ГАП‑12 все же оставил след в истории, породив целых две деревни — Гапоновку и Агаповку.
Сначала деревня была одна и называлась Гаповка, что вполне закономерно и логично. Но потом гаповцы, жившие по одной стороне дороги, по неизвестным науке причинам рассорились с односельчанами, жившими по другой стороне, и провели территориальное размежевание с ритуальным мордобоем стенка на стенку.
Расхождение было столь велико, что когда Нижняя Истра отложилась от Варяга, Гапоновка примкнула к ней, а Агаповка сохранила верность старой крыше.
Нижняя Истра — это тоже было название поселка, но кроме того, так называли всю территорию вниз по реке от Дедовского.
Из‑за неясности границ трудно было сказать, сколько всего насчитывается селений вдоль по реке от истоков и до устья. Еще труднее было определить, сколько людей тут живет. Ясно только, что десятки тысяч. Может, даже больше ста.
Белая земля могла прокормить многих. Урожая с десяти соток вряд ли хватит на год, но на месяц этого достаточно — а через месяц поспеет новый урожай.
Но в этот раз урожай за месяц не созрел. Уборка основных культур началась только на седьмой неделе после сева, когда старые запасы уже подходили к концу. И что будет дальше, никто не знал.
— Ничего, не оголодаем, — говорили оптимисты и рядились рубить и корчевать лес под новое общее поле.