А уже лениво. Уже привык, что жернова за тебя конструкция вертит.
-Совсем как в стаде, - глухо сказал Халлетон и медленно встал. Вожак тебя ведет, пастух тебя стережет, трава тебя кормит, река тебя поит, а ты знай жуй да вымя подставляй.
-Не обижай коров, мальчик, - незлобиво попенял Хурру. - Коровы все разные, да и умные, между прочим. Опять же - вожак, пастух. В том-то и дело, что в мире безликих миллионов и пастух, и вожак - такие же тупые животные, как и прочие. Даже тупее, потому что изо всех своих жалких сил норовят ничем особенным не отличаться от стада. То есть еще больше стесняют свою узкую и скудную жизнь.
-Я понимаю, - сдавленно сказал Халлетон. - Теперь - понимаю. Во всем должна быть жизнь, иначе мы - убийцы.
-Ты хорошо сказал, - серьезно отозвался Хурру. - Это очень важно - тепло жизни, имя и судьба, которые принадлежат только тебе и никому больше. Магия - великое Искусство. Наука - великое Мастерство. Они должны порождать живое, теплое и неповторимое. А вот это, - он показал на серебристую пыль, равномерно покрывающую стол, - это мертвое и холодное. Оно может только убивать. Положись на мертвое и холодное железо - и очень скоро твоя душа умрет. Холодное железо отрицает искусство. Холодное железо губит магию. Холодное железо убивает все, к чему прикоснется.
-Пусть проклято будет это железо! - вдруг выкрикнул Халлетон.
-Нет, - поправил Хурру. - Пусть проклят будет наполняющий его холод.
Халлетон внимательно посмотрел на пыль. Очень внимательно, так, как будто впервые ее увидел.
-Это - зло? - спросил он тихим, спокойным голосом.
Хурру пожал плечами.
-Первосущего холода не бывает, ты ведь знаешь, Инге, - он усмехнулся, - хоть у тебя и медяк по энергетике. Это всего лишь отсутствие добра.
Халлетон неожиданно взмахнул руками, придушенно каркнул и сотворил кособокий стул. Спохватился и придвинул его ректору. Поднатужился второй раз, но теперь почему-то получилась табуретка. И тоже кособокая.
-Ноги не держат, - вместо извинения пояснил он и первым опустился на нестроганное сиденье.
-А Безлюдные земли опустошила как раз магия, - Хурру, кряхтя, примостился на стуле, откровенно пытаясь не сверзиться. Потом досадливо крякнул и одним движением выровнял ножки. - Если бы это натворили конструкции, мы давно уже восстановили бы разрушенное. Но это сделали могучие маги, а магов вел страх, боль, отчаяние, и главное - воля мертвых вещей. Вот тогда-то и был принят Декрет о механистике. Это была своего рода клятва всех выживших магов, что больше никогда они не позволят какой бы то ни было конструкции восторжествовать над собой. В чем бы она не воплощалась.
-В чем же, кроме железа? - у Халлетона, казалось, уже нет сил удивляться, но все-таки он удивился.
-Холод может проникнуть куда угодно, - сказал Хурру. - Хуже всего бывает, когда он проникает в умы людей. Да, мальчик, самые страшные конструкции создаются из холодных и мертвых людей.
-И я?.. - бледнея, прошептал Халлетон.
-Сегодня ты был очень холодным, - сказал Хурру. - Даже когда кричал на меня. Но к счастью, не погас окончательно. Крик - не всегда веское свидетельство внутреннего огня. Точнее, свидетельство, но недолгое. Ведь при степном пожаре огнем гасят встречный огонь. Так и человек, направляя свой гнев против нежелаемого, гасит два чувства одновременно.
Халлетон встал с табуретки, и очень вовремя.
Так и человек, направляя свой гнев против нежелаемого, гасит два чувства одновременно.
Халлетон встал с табуретки, и очень вовремя. У кривого уродца тут же подломилась одна ножка.
-Я клянусь, - сказал адепт, сплетая пальцы в трудный составной знак «Открытости пред Небом», - что никогда не нарушу духа Декрета, даже если встреченная мной конструкция и не будет описана в перечне. Никогда я не дам родиться мертвому - будь то в моих руках или в чьих бы то ни было еще. Клянусь именем всевидящего Эдели.
-Хорошо, - сказал Хурру, воссоздавая табуретку в исцеленном виде. Я засвидетельствую твою клятву. И… вот еще. Замри. Замри, юный негодяй, и совершенно расслабься, иначе я тебя попорчу!
Халлетон покорно застыл у стола. Руки его свисали вдоль бедер и покачивались, как две могучие сопли на ветру. Казалось, сейчас они оторвутся от плеч и стекут по коленям на пол.
-…вот. - сказал Хурру мгновение спустя. - Получилось. У тебя хорошая память, адепт, поздравляю. Можешь шевелиться.
Халлетон быстро сел и по-детски недоверчиво посмотрел на ректора.
-А… что вы делали, сан? - с неподдельным интересом спросил он.
-Упражнение по телеэмпатической мнемореконструкции, - скромно сказал Хурру. - Глубина анамнеза - семнадцать лет.
Халлетон вытаращил глаза.
-Чего-о? - внезапным басом спросил он.
-Телеэмпатическая мнемореконструкция, - вкусно повторил Хурру. Если останешься в аспирантуре - научишься.
-А зачем это?
-Для последующей материализации, - назидательно сказал августал. Можно было бы и реставрировать, конечно, но понимаешь, какая беда - многие совершенно необходимые монады уже вошли в состав других полезных вещей. Не стоит их разрушать или даже нарушать. Ведь все изменяется со временем. Вот и ты был когда-то в составе населения Тамметика, а теперь - в Умбрете, так?
-Так, - завороженно сказал Халлетон. - А чего ма… что материализовать?
-Когда ты стараешься быть вежливым, твоя речь становится правильнее и чище, - отметил ректор. - Возможно, стоит быть вежливым всегда, а, Инге? Держи!
Он сделал неуловимое движение двумя руками сразу. И на правой ладони вдруг появилась простая чашка со щербатым краем. Из белой дайретской глины. С синим цветком посреди листиков и травинок.
-Ой! - шепотом крикнул Халлетон, и еще раз: - Ой!
-Возьми, - ректор протянул ему чашку и трудно встал, держась за край стола. - Может, так ты лучше запомнишь этот день.
-Да я… - адепт задергался на табурете, будучи явно не в силах выразить свои чувства и реализовать свои устремления. Особенно все сразу и все одновременно.
И тут в дверь постучали.
-Сан Хурру! - бодро позвал молодой голос. - Светлейший сан Хурру, вы здесь?
-Здесь я, здесь, - проворчал ректор, снимая с двери наговорную печать. - Что стряслось? Да ты войди, нет у меня сил сквозь двери перекрикиваться!
Дверь растворилась, и внутрь заглянул высокий темноволосый парень немногим старше Халлетона.
-Светлый сан, - сказал он почтительно, - приборы показали, что лен д'Эльмон возвращается. Не изволите ли почтить нас своим присутствием, светлый сан? В основном, - он открыто рассмеялся, - дабы лично проверить и подстраховать безруких мерзавцев.