Боги допустили возможность создания конструкций, а может быть, и специально сотворили ее в искус нам. И дело даже не в том, что толпа идиотов с метателями может затравить искусного мага и убить его. С этим еще можно кое-как справиться, хотя и нелегко. А дело именно в том, адепт Халлетон, что конструкции, созданные с применением мастерства механистики, чрезвычайно облегчают труд людей.
-Я не понимаю, - честно признался Халлетон.
-Возможно, ты не сразу поверишь, но можно создать конструкцию, которая будет выполнять некоторую последовательность действий снова и снова, не требуя вмешательства человека. Или почти не требуя.
-Отчего же не поверю? - возразил Халлетон. - Даже легко. Вот ткацкий станок, к примеру, ежели к нему турбину прикрутить…
-Тем лучше. Так вот, адепт, беда механистики не в том, что она идет против заветов богов - с богами можно договориться. А в том, что ее применение необратимо разрушает душу смертных.
-Все равно не понимаю, - Халлетон потер лоб. - Ну что плохого?..
-Да ничего плохого! - рявкнул Хурру. - Не в конструкции дело, понимаешь, болван?! А в людях! Ну-ка, повтори основу научного метода!
-Э-э… - Халлетон поднатужился. - Сходные условия порождают сходные явления. Ни один процесс не может быть повторен с абсолютной идентичностью. Максимальная конвергенция процессов ведет к максимальной конвергенции результатов.
-Ты понимаешь, что это означает на практике?
-Да чего ж тут не понять? - Халлетон был искренне озадачен. Всякая вещь уникальна, сан, и другой такой не сделать. Даже если их форма, функция и материал одинаковы, они различаются по возрасту - хоть на долю мгновения, по положению в пространстве - а совместить в одном месте два объекта нельзя… да по чему угодно они различаются!
-И всякий человек уникален?
-Конечно, сан. Уникален и неповторим.
-А теперь представь себе, мальчик, конструкцию, которая делает… ну, скажем, стаканы. Тысячи стаканов. Миллионы. И в каждом доме уже есть десяток таких стаканов. Но конструкция продолжает их делать - на случай, если у кого-нибудь стакан разобьется. Или если кому-нибудь захочется иметь их два десятка.
-Фу, мерзость какая! - Халлетон поежился. - Скучно ведь!
-Ты делал такую же или почти такую установку сам. Но кстати, ты делал ее своими руками. Почему, адепт, повтори? Вслух повтори!
-Потому что это было для мамки, а такое лучше делать самому, четко сказал Халлетон. - Чтоб с добром в руках… тогда и в вещи добро будет. А наилучше, чтоб своя кровь сделала: тогда с ней работать легко. И душа радуется, и дело спорится.
-А если твою мельничку сделала конструкция? Сто тысяч одинаковых мельничек? И у всех в доме есть такая мельничка? Это плохо?
-Да не плохо, - Халлетон страдающе озирался, как будто искал поддержки у кого-то, стоящего за спиной. - Не плохо это, сан. Только души в них не будет, в таких мельничках. И, сталоть, мука будет неживая.
-А потом - и хлеб будет неживой? - напрямую ударил Хурру.
-Да уж конечно.
-И что же будет с человеком, евшим такой хлеб?
Халлетон долго молчал.
-Не знаю, - наконец выдавил он из себя.
-А я знаю, - жестко сказал Хурру. - Человек, живущий в таком же точно доме, как у соседей, в мертвом доме, построенном мертвой конструкцией, едящий с мертвых тарелок мертвую еду, пьющий из мертвых кружек мертвую воду, носящий мертвую одежду и спящий в мертвой постели, становится мертвым человеком.
Хотя и выглядит почти как живой.
Халлетон тяжело опустился на пол и обхватил руками голову.
-Вот как, значит, - безжизненно сказал он.
-Потом становится еще хуже, - Хурру не собирался его щадить. - Потом человек, глядя на мириады одинаковых внешне вещей, которые по сути одинаковы в одном - все они мертвы…
-Оу!.. - Халлетон с силой ударил себя в лоб.
-…решает, что в мире существует истинная идентичность. Конечно, он, скорей всего, и не знает таких умных слов, но суть представляет себе именно так. Потом он делает следующий шаг. Если все в природе можно унифицировать, то и людей тоже можно, ведь правильно?
-Как это? - Халлетон поднял голову.
-А очень просто. Все люди равны, говорит он, как стаканы. И значит, все одинаковы. И значит, взаимозаменяемы. Как стаканы. Ежели какой разобьется…
-А я, когда мальцом был, - горько сказал Халлетон, - чашку разбил. Свою. Любимую. С синим цветом среди листков. Плакал, сан, просто ужас. Из нее так было пить сладко… никогда другой такой не встречал. А как смог вот недавно… ну, на четвертом курсе, регенерация и реставрация… попробовал ее вернуть - и не сумел. Что-то из памяти ушло, видно. А чтоб ее, чашки, собственную память попользовать - скажем, память части о целом, ну, по парциальному принципу, так это ж черепок надобен, а где те черепки… Ох, сан, какая чашка была!
-Вещи к детям легко привыкают, - понимающе сказал Хурру. - А уж дети к вещам - еще легче. Чувствительные ведь, понимаешь, как теплый воск. Потом, когда в личность впечатано уже много образов, восприимчивость немного падает - из эргономических соображений в первую очередь.
-Да! - вдруг вскинулся Халлетон. - А с этим-то как же? Ведь память у всякого человека своя, значит, никакой он не одинаковый и не равный с другими? Значит, он-таки единственный?
-Это игнорируется, - сухо сказал Хурру.
-То есть как это игнорируется?
-А очень просто. Рекуррентной логикой. Все взаимозаменяемы, а значит, никто особенно не ценен, следовательно, такой же, как все, следовательно, заткни свою уникальную память себе в задницу и молчи в тряпочку.
-Сан, но вот вы, например? Ведь я ж не могу сделать так, как вы! Что ж тогда делать?
-А на этот случай тоже есть пример вывернутой логики, - хищно усмехнулся Хурру. - Если ты так не можешь, значит, мне это можно и нужно запретить, значит, я не вправе этого сделать, то есть - не могу. И мы опять равны, как стаканы, адепт Халлетон.
-Вот как, - повторил Халлетон и закручинился.
-Именно в этом ужас механистики, мальчик, - почти ласково сказал Хурру. - А вовсе не в том, что пар может выполнить работу Кабаля. И прекрасно, и пусть бы себе выполнял на здоровье. И матери твоей не пришлось бы надрываться. Но механистика порождает безликие множества, а там, где нет лица, где все вокруг безымянно, равно и одинаково, человек заражается равнодушием. Отсутствие порывов души губит все желания, и среди них - желание мыслить. Скудоумие облегчает себе жизнь принципом «делай, как все». Потом люди привыкают к этому и начинают убивать тех, кто не делает так, как все. Потому что те, желающие странного и непривычного разнообразия, могут ведь его невзначай и добиться! И значит, снова придется думать, чувствовать и всякое такое прочее… всякую мерзость. А уже лениво. Уже привык, что жернова за тебя конструкция вертит.
-Совсем как в стаде, - глухо сказал Халлетон и медленно встал.