А ты, потерявший имя, не возвращайся никогда, даже если выживешь. И ты, мальчик, не помогай ему. Пусть его изгрызут гиены нынче же ночью.» Тут я не выдержал и спросил его, зачем он делал все это - все, начиная с самого утра. Тори засмеялся, сел на каменную скамеечку у ворот, усадил меня рядом и сказал:
«Ничто не должно стоять на дороге победителя. Это дурная примета, Даш. Только воин с мечом в руках может стоять на пути воина. И уж тем более нельзя позволять никому и ничему тявкать на тебя из-за угла. Если позволить такому происходить безнаказанно, однажды тебя ждет кинжал в спину - и ты сам будешь в этом виноват. Вот почему я убивал даже собак и коз; ты должен запомнить это, Даш, и поступать точно так же, если, конечно, хочешь выжить и побеждать.
Я утешил женщин, оставшихся без мужей. Я дал им новых детей взамен погибших, чтобы их род не угас. Нехорошо лишать землю жизни и ничего не давать взамен, Даш. Только тот может убивать с чистым сердцем, кто вслед за смертью сеет жизнь. Я щедро отдал им свое семя, семя победителя, чтобы город восстал из руин прекрасней и мощнее, чем прежде. И еще я сделал так, что много лет спустя - когда мой сын придет грабить этот город - ему навстречу сможет выйти воин и сказать: я брат твой, решим же дело миром. Вот почему я был в доме женщин.
Там, на площади, те из наших, кто помоложе, были готовы поднять меч на слабых. Нехорошо убивать священников, особенно в храме. Их кровь отягчает мечи и может даже стать проклятием для убийцы. Не годится воину вытаскивать женщин из святилища за волосы или отрывать от матери ребенка. Они искали защиты и спасения у неба - я отпустил их в небо. Если их молитвам внимали там, наверху, то великую честь им окажут ныне на Эртайсовых небесах. И никто не осквернит теперь плоти невинных, никто не украдет освященный сосуд из притвора. А слитки золота - только слитки золота, и пусть руки мастеров снова вдохнут в них жизнь. Лучше с чистым огнем и легким дымом уйти к богам, чем быть втоптанным в грязь на земле. Вот почему я поджег храм.»
«А эти двое - кто они?» - спросил я.
«Начальник храмовой стражи и придворный певец», - ответил Тори. «Один из певцов, точнее, потому что певцов во дворце было много. Но петь умел только этот один, остальные лизали задницу герцогу Эркетрисса и сочиняли мерзкие славословия. Чего стоили эти славословия, ты видишь сам. Высокородный воин не должен позволять именовать себя лучшим бойцом мира. Такое не доказывается чужим языком - только своим мечом. А герцог отнюдь не встретил нас на пороге дворца с мечом в руках.»
«Что ты сделал с остальными певцами?» - спросил я, хотя уже и сам догадывался.
«Убил», - безразлично сказал Тори, - «А зачем им жить? На земле и так развелось слишком много людей, делающих свое дело плохо. Покойный герцог соглашался слушать их вой? Добро ему! Но теперь герцога нет, и слушать вой некому. Я люблю стихи, Даш, и музыку очень люблю. Только лишь во имя моей любви к стихам этих негодяев уже следовало бы прирезать. Я ведь их расспросил, Даш, ты уж поверь мне, расспросил как следует, и что же? Представляешь себе, главный певец герцога не знал ни одной строчки из божественного Рараитео Тонготупанги! Даже «Цепи шетту о снеге» не читал! И этот человек полагал себя певцом?.. тьфу ты, даже думать противно. А мальчишка много читал, и Рара Танги, и Довилля, и Таатамяйте. Жалко, что читать ему уже не придется, но пусть не оставят его добрые люди в беде, помоги, Эртайс! Глядишь, кто из грамотных вслух почитает - а память у него цепкая, просто-таки завидная память.»
«Зачем же ты выколол ему глаза?» - спросил я. Я чувствовал, что скоро пойму эту странную логику, но пока еще не мог найти нужный ответ самостоятельно.
«Чтобы не отвлекался», - грустно сказал Тори. - «Он еще так молод, ему ничего не стоит влюбиться и бросить стихи. Он может жениться и никогда больше не петь. Он видел падение Эркетрисса, пожар храма и позорную гибель герцога, он видел настоящее мужество немногих гвардейцев охраны, он пережил голод осады и следил за интригами, клубящимися вокруг дворца, но теперь он мог выйти за ворота - и забыть все это, восхитившись цветущим персиком. Я навсегда впечатал в него увиденное и поставил неодолимый заслон мимолетным ярким соблазнам. Я верю, что он воздаст за это - и мне, и всему миру.»
-Мальчишку звали Омар? - вдруг спросил учитель.
Меррен вздрогнул, словно старый учитель рассеял колдовское видение, сотканное из воспоминаний, переживаемых вновь.
-Как ты догадался? - внезапно осипнув, удивился он.
-Я только предполагаю, - учитель пододвинул к нему поднос. - Выпей сока, освежи горло. Вина больше пить не стоит.
-Я лучше воды выпью, - сказал Меррен, но тут же передумал и налил себе сока. - Да, это был молодой Омар, Омар Бездомный, слепой певец, автор «Эркетриссеи». Безумный убийца, палач-маньяк Тори Томори оказался прав. Он сказал: «Слава этой битвы должна остаться в веках, иначе что о нас будут знать потомки? Ведь летописи горят, Даш, и только легенды вечны.» Да, если бы не Рассвет, уже через сто лет от всего того, что мы пережили в походе, остались бы только сверкающие строчки «Эркетриссеи».
-И это была бы ложь, - с улыбкой сказал учитель. - Потому что в «Эркетриссее» ничего не сказано о лейтенанте Томори или сержанте Даше, да и о самом Омаре нет ни слова. А благородный и отважный герцог все-таки гибнет на пороге дворца с мечом в руке.
-Зато как красиво, - вздохнул Меррен.
-Очень похоже на твои романы, - учитель показал на книги. - Есть даже дракон, посланный богами, как знамение. Разве был над Эркетриссом дракон, Анси?
-Не было, - уныло сказал Меррен. - Во всяком случае, я не видел.
-Но продолжай, - спохватился учитель. - Я перебил тебя на самом интересном месте.
-«Кто такой второй?» - спросил я. - «По виду он воин, отчего же ты его не убил, если он осмелился встать на твоем пути?»
«Да, он был воином,»- ответил Томори, и его лицо стало таким злым, что я немного оторопел. - «Он сражался до последнего мига. Это начальник храмовой стражи Эркетрисса, Даш, и он продолжал драться уже после того, как рухнули стены храма Эртайса, и Пантеон был давно захвачен, и даже дворец герцога прекратил сопротивление. Он никак не хотел ни отступать, ни сдаваться в плен, ни хотя бы погибнуть. Наши ребята с большим трудом обезоружили его и скрутили. А когда его начали пытать, чтобы узнать, на что он надеялся - быть может, к городу спешит какая-то помощь? - он молчал. Он молчал так упорно, что я поверил в его мужество. Когда я пришел к пленным и узнал о его поведении, я решил даровать ему высшие почести, известные моему народу. Я решил убить его своей рукой, убить быстро и с почетом, а потом прославлять его отвагу везде, где мне доведется побывать. И что же? Едва я успел отрубить ему вторую ступню, как эта крыса заговорила, да еще так быстро и жалобно, что меня чуть не вытошнило. Оказывается, он сражался всего лишь за храмовую казну! И молчал по той же причине. Он надеялся, что его отпустят живым, и тогда он останется единственным, кто знает, где сокрыты сокровища жрецов Эркетрисса. А когда понял, что его убивают - тут же заговорил.