Глава 1
Грузовик надсадно ревет, перебираясь через очередной снежный занос. Впрочем,
назвать снегом это темное нечто, скрипящее под колесами моего "ЗИЛа" - значит
сильно приукрасить этот затянувшийся ночной кошмар. Быть может, даже превратить
его в сказку... Сумрак вокруг меня кажется живым, обволакивающим мою машину, и
даже мощные фары не способны заставить его отступить. А ведь по часам чуть
больше полудня.... Мне не привыкать - вечная ночь давно стала для меня обычным
явлением, а вот мой юный спутник, проведший, наверное, большую часть своей жизни
в ярко освещенном бункере, со страхом выглядывает из окна.
Никогда не поверю, что он ни разу не выбирался на поверхность. Не поверю, что он
не знал, в какой цвет окрасила война когда-то голубое небо. Не поверю и все тут
- даже в подземные "муравейники" доходят вести о том, каково живется здесь, на
поверхности.
Но, Боже мой, до чего он испуган.
- Парень, - окликаю его я, чтобы хоть как-то развеять молчание, - Сколько тебе
лет?
Кажется, он даже не сразу понимает вопрос - на его лице смесь страха и
любопытства, однако, первого все же больше.
- Что вы спросили? - говорит, он, наконец.
- Сколько тебе лет? - повторяю я свой вопрос.
- Двадцать. - немного подумав говорит он. Гадает, зачем я спрашиваю его, или и в
самом деле с трудом вспоминает, сколько зим прошло с его рождения. Календарных
зим, разумеется. Этой черной зиме не видно конца и края.
- И ты умеешь делать бомбы?
- Умею. - с гордостью говорит он, и лицо его светлеет. - Я был лучшим в классе.
- Ты знаешь, что тебя ждет? - неподходящая тема для невинного разговора, но я не
могу не спросить. В самом деле, интересно, осознают ли оружейники, с чем им
предстоит столкнуться? Понимают ли, что вся их оставшаяся жизнь пройдет близ
ядерных бомб и, как следствие, при повышенном радиационном фоне. Отдают ли себе
отчет в том, что сотворит с ними радиация?
- Догадываюсь. - говорит он, мрачнея, но тут же вновь улыбается. - А вдруг я
окажусь бегуном, как и вы?
Мне хочется рассмеяться от его нелепой надежды, но смех, почему-то застревает в
горле. Грех смеяться над больными людьми.
- Нас мало. - говорю я. - Очень мало. Я сама знаю в городе лишь четверых бегунов.
- А в других городах? - спрашивает он.
- Не знаю. Не была. Иногда мне кажется, что мы - последний город в этом мире.
- Я так не думаю. - говорит он, одной этой фразой тут же выдавая себя как "подземного"
интеллигента. - Должны же быть и другие. Ведь кто-то же продолжает воевать.
- Я знаю только одно. - решительно говорю я, - Американцы продолжают нас бомбить,
а мы продолжаем бомбить их. Все! На этом мои знания о мире обрываются, да и твои,
мне кажется, тоже. Связи нет - кругом магнитные поля. Отправиться в другой город
могли бы, пожалуй, лишь безумцы, да бегуны, среди которых, между прочим,
безумцев нет. Поэтому мы и сидим здесь, продолжая отстреливаться в меру своих
сил и отбивать их ракетные атаки. Для нас другого мира нет! Кстати, если бы тыл
бегуном, то уже ощутил бы это. Здесь, в машине, радиационный фон уже гораздо
выше, чем под землей.
Он умолкает, и я понимаю, что сболтнула лишнего. Зря. Парень неглупый - по морде
его вижу, и может далеко пойти. Кто знает, быть может, именно он изобретет что-то,
что поможет пробить их противоракетную оборону. Быть может, именно он положит
конец войне...
Перемахнув через очередной снежный холм, скрывающий под собой развалины какого-то
здания, я признаюсь себе, что в окончание войны я верю даже меньше, чем в том,
что однажды мы установим связь с другим городом, так же продолжающим воевать.
Небо над нами, вдруг словно раскалывается пополам от сильного грохота, заставив
моего спутника вздрогнуть и покрепче вцепиться потными руками в дверную ручку.
- Что это? - спрашивает он, - Бомба?
- Всего лишь гром. - говорю я. - Не вглядывайся в тучи, молний ты все равно не
увидишь, слишком толстый слой пыли. Но грозы сейчас бывают очень часто. Ты что,
никогда не слышал?
- Вы же знаете, я жил в бункере. Там с трудом слышен взрыв, не говоря уже о
простой грозе.
- Знаю. - я вздыхаю, вспоминая о сыне, живущем в таких же подземных катакомбах,
как и этот парнишка. И он словно угадывает мои мысли.
- У вас есть дети?
- Да. - с неохотой отвечаю я, - Сын. Коля. Живет в восьмом бункере.
- Где это?
- Там. - я неопределенно машу рукой куда-то на юго-запад, и парнишка понимает
меня, не смотря на то, что мой голос тонет в громогласном рокоте неба.
Какое-то время мы едем молча. Оба понимаем, что невольно задели чувства друг
друга, и напряженно думаем, о чем бы поговорить еще. Точнее, думает он, а я -
лишь наблюдаю за дорогой. То есть, за пространством перед капотом моего
грузовика, так как от дорог не осталось и следа еще в первый год войны, когда и
были построены бункеры.
С неба начинает сыпать снег. Настоящий, белый снег, а не та черная труха, к
которой я успела привыкнуть. Пожалуй, впервые за последние два месяца я вижу
белый снег... Логично, ведь вот уже неделю, как над нами не рвались бомбы. Пыль
и гарь осела, и вот вам результат. Белый снег... И если для меня он просто
редкое явление, то для моего спутника и вовсе вселенское чудо.
- Смотрите! - радостно кричит он, указывая вперед за невозможностью охватить
взмахом руки в тесной кабине все пространство вокруг, одарившее нас, пусть на
короткий миг, настоящим снегом. Таким, какой был до войны. - Снег! Снег!
Настоящий снег!
- Как на картинках, да? - спрашиваю я, ощущая гордость за то, что я живу на
поверхности, а не отсиживаюсь в стальных бункерах, ожидая окончания войны. Ну,
если быть точнее, то живу я, все же, в заводском бункере, а на поверхности
работаю, но... Все равно, этот черный мир - мой, а его - спрятан глубоко под
землей, под толщей бетона и свинцовых листов.
- Не издевайтесь. - парень, вдруг, становится серьезным. - Я еще помню снег. Я
много раз играл в снежки, еще когда ходил в школу. Давно... До Дня Первой Атаки.
- И не думала даже. - честно отвечаю я. - Я отнюдь не считаю тебя зеленым юнцом,
который знает довоенную жизнь лишь по своим учебникам.
Он умолкает, потупив взгляд в пол. И вновь молчание, нарушаемое лишь шорохом "дворников"
по лобовому стеклу. Он думает, я слежу за дорогой.
Впереди, на границе черной земли и белого воздуха, пропитанного снегом, мелькает
едва различимая белая точка. Нет, не белая, серебристая, иначе свет фар так не
заиграл бы на ней. Чисто инстинктивно я выпрямлюсь в водительском кресле,
готовясь к худшему - что-то неизведанное, посреди "черного безмолвия", вполне
может оказаться опасным. В радиоактивном мире возможно все.
Мы приближаемся, и точка увеличивается в размерах. Переводя свои глаза на
инфракрасное зрение я вижу, что это человек. Человек в защитном костюме, стоящий
на моем пути и терпеливо ожидающий чего-то. Или кого-то? Быть может, меня?
Мародеры? Скорее всего, хоть и трудно поверить в то, что они пасли меня от
самого бункера. Прикидывая все "За" и "Против" я прихожу к выводу, что я им, в
принципе, не нужна. Мой фургон пуст, и даже в кабине нет ни грамма
продовольствия или лекарств, за которыми, обычно, охотятся эти одичавшие люди.