Прикидывая все "За" и "Против" я прихожу к выводу, что я им, в
принципе, не нужна. Мой фургон пуст, и даже в кабине нет ни грамма
продовольствия или лекарств, за которыми, обычно, охотятся эти одичавшие люди.
Вот только они об этом не знают, и, следуя принципу Наполеона, "Ввязаться в бой,
а ж потом думать, что делать дальше", наверняка сначала убьют нас, а уж затем
станут осматривать машину в поисках добычи.
- Там человек? - спрашивает меня парнишка, словно никогда не видел людей.
- Да, - отвечаю я.
- Это плохо?
- Возможно.
Кратко и лаконично. К чему ему знать о том, сколько наших, заводских, погибли от
рук таких, вот, медленно дичающих существ, некогда бывших людьми. Не стану же я
рассказывать ему, как год назад на завод не вернулась колонна, отправившаяся в
леса за черноземом, наткнувшись на хорошо вооруженную банду мародеров. Или о том,
как пал третий бункер, взятый отрядом из полутора сотен человек. Эти мрази
сумели каким-то образом приручить свору диких собак, большинство из которых
родились уже после начала войны и, потому, имевших страшные мутации. Приручили,
и содержали их, словно сами не испытывали перебоев с едой, а затем, осадив
бункер, отказавшийся принять эту банду, подорвали вход и впустили свою голодную
свору внутрь.
Сумевший выбраться из бункера гонец прибыл к нам за сутки до финального сражения
у "тройки". Мы спешно собрали крупный отряд, и, не смотря на то, что практически
оставили завод без защиты, на полном ходу полетели к бункеру. На полном ходу...
На той максимальной скорости, которая возможна, когда пробираешься по снегу на
грузовиках с обмотанными цепями колесами, и нескольких вездеходах - ядерная
ракета, рухнувшая на ближайшую к нам воинскую часть, не пощадила ни одного
находившегося там танка, а в более отдаленные части мы, тогда, вырваться не
рискнули. На дорогу ушло около шести часов, и когда мы, вконец измотанные долгим
броском, добрались до "тройки", спасать уже было некого.
Впрочем, командующий завода и так хвалил нас за ту операцию - мы потеряли всего
десятерых из нашей сотни, зато подчистую выкосили всех мародеров. Отбили бункер,
оставшийся практически нетронутым - они и не собирались его грабить, как раз
наоборот, планировали закрепиться в нем. Вот только не спасли никого - погибли
все жители "тройки", челюсти голодных псов-мутантов не пощадили даже пятерых
грудничков.... Совсем маленьких детей, у двоих из которых даже не было
отклонений - большая редкость в Черном Безмолвии, как мы зовем теперь этот
радиоактивный заснеженный мир.
Я не помню, скольких в тот день убила я, совершенно забыв об обязанностях
командира своей десятки. Увидев у входа в "тройку" собак, завершающих свое
кровавое пиршество, я рванулась из кабины, не взяв с собой даже огнестрельного
оружия.... Я ворвалась в бункер первой, рубя и круша все вокруг, думая лишь о
том, что эти твари могли атаковать не "тройку", а "восьмерку", в которой жил мой
Коля. А когда почувствовала, что слабею, то просто выбежала наверх, скользя по
залитому кровью полу, и раздевшись догола, натерлась колючим радиоактивным
снегом...
А дальше - вновь багровая темнота ярости и жажды смерти. Должно быть, другие
испытывали примерно те же чувства, что и я, потому что не ушел никто. Ни одна
собака, и ни один человек, между которыми мы, собственно говоря, и не делали
разницы.
Человек впереди поднял руки кверху, и замахал ими, видимо предлагая мне
остановиться и поговорить. Предлагая... Выбора у меня все равно нет - если это
мародеры, то уйти от них на моем "ЗИЛу" мне вряд ли удастся.
Предлагая... Выбора у меня все равно нет - если это
мародеры, то уйти от них на моем "ЗИЛу" мне вряд ли удастся. На такой дороге нас
можно догнать и пешком, на снегоступах, а у них наверняка есть и снегоходы.
У них... Где же остальные. Не может же он быть один! Должно быть, скрываются где-то,
поодаль. Черт возьми, в этой сумрачной пурге я не вижу ничего дальше пары сотен
метров.
Я останавливаюсь в десятке метров от фигуры в скафандре и, не выключая передачи,
начинаю рыться в бардачке. Если со мной что и случится, пусть парень уберется
отсюда. Пусть спасется хотя бы он. Быть может, ему удастся добраться до завода и
сообщить нашим о том, что в этом районе работает крупная банда мародеров. Именно
крупная! Если их мало и они плохо подготовлены к бою, то им просто не взять меня
- одинокий бегун на открытом пространстве, ставящий перед собой одну
единственную цель - выжить в Черном Безмолвии, куда опаснее целого отряда солдат.
- Бомбодел, - обращаюсь я к своему спутнику, - Как тебя зовут?
- Антон. - отвечает он.
- Красивое имя. - я ободряюще улыбаюсь ему, - Но Бомбодел мне нравится больше.
Тебе подходит это прозвище.
- Зовите меня как угодно. - отвечает он. - Хоть горшком, лишь бы не в печку.
Мой Бомбодел оказался начитанным - эти слова из какой-то сказки, вот только не
помню, из какой именно. Это хорошо, быть может, искусство и литература все же
выживут, когда умрут все воины и закончится эта чертова война.
- Хорошо. Слушай меня очень внимательно. Во-первых, - я кладу ему на колени
заряженный "Макарыч", вытащенного из бардачка, - Вот тебе оружие. Если со мной
что-нибудь случится... В общем, ты меня понял. Во-вторых, опять таки, если
начнется заварушка, то просто срывайся отсюда с места в галоп. Я задержу их, а
ты - уходи, бомбоделы нам нужны, да и вообще, нет смысла погибать вдвоем. Завод
там, - я машу рукой вперед, - Примерно в двух часах ходу начнутся внешние посты,
да и патрули не дремлют, так что, мимо не проедешь. Ты, кстати, машину-то водить
умеешь?
Он отрицательно мотает головой, а затем, подумав, все же кивает.
- Я видел, как вы это делаете. Справлюсь.
Умный бомбодел, черт его дери.
- Молодец. Ну, я пошла.
- А оружие? - спрашивает он, хватая меня за рукав, - Вам, ведь, нужно оружие! И
защитный костюм! Там, ведь, рентген пятнадцать!
Я смеюсь, абсолютно искренне и радостно. Он слышал лишь легенды о бегунах, но
абсолютно не представляет, какие они в реальности.
- Костюм, милый мой, это для тебя! - говорю я, кивая назад, где за сиденьями
скрывается увесистый мешок, - На всякий случай. А мне он даже вреден. А оружие...
тебе оно нужнее, чем мне, а второго пистолета у меня нет. Ничего, добуду снаружи,
если этот тип окажется не один, или рискнет напасть.
Я рывком распахиваю дверь, и в кабину тут же врывается волна холодного воздуха,
приносящая с собой рой маленьких снежинок. Совершенно некстати мне вспоминается,
как в детстве я радовалась первому снегу... Как ловила на свою маленькую ладошку
невесомые снежинки, и слизывала их, ощущая приятный холодок на языке. Тридцать
пять лет назад... В годы, когда я считала, что дедушка Ленин жил, жив и будет
жить, что Советский Союз так и останется единым и нерушимым, и что ядерное
оружие, в избытке "ковавшееся" на наших заводах - всего лишь сдерживающий фактор,
и что оно никогда не будет использовано. Впрочем, в детстве я и знать не знала
таких слов, как "сдерживающий фактор", и все мысли, что мелькают сейчас в моей
голове, укладывались во всего одну строчку из песенки.