Да, здесь не было "Колицу Фельша, или Безумно храбрый бригадир,
совершающий подвиги в тылу врага", не было романа"Любовьипреданность
чародея", не было пухлой поэмы"Пылающеесердцеженщины"ипопулярной
брошюры "Задачи социальной гигиены".ЗдесьМаксимувиделтолстыетома
серьезных сочинений:"Теорияэволюции","Проблемырабочегодвижения",
"Финансовая политика и экономически здоровое государство", "Голод:стимул
илипрепятствие?"...какие-то"Критики","Курсы","Основания"в
сопровождении терминов,которыхМаксимнезнал.Здесьбылисборники
средневековой хонтийской поэзии,сказкиибалладынеизвестныхМаксиму
народов,четырехтомноесобраниесочиненийнекоегоТ.Куураимного
беллетристики: "Буря и трава","Человек,которыйбылМировымСветом",
"Острова без лазури"... и еще много книг нанезнакомыхязыках,иопять
книги по математике, физике, биологии, и снова беллетристика...
Максим упаковалдваузлаинесколькосекундпостоял,оглядывая
комнату. Пустые перекошенныестеллажи,темныепятна-там,гдебыли
картины, сами картины, выдранные из рам, затоптанные... иникакихследов
зубоврачебной техники... Он взял узлыинаправилсякдвери,нопотом
вспомнил ивернулсязаавтоматом.Настолеподстекломлежалидве
фотографии. На одной - та самая прозрачная женщина, инаколеняхунее
мальчик лет четырех с изумленнораскрытымртом,аженщина-молодая,
удовлетворенная, гордая... На второй фотографии-красиваяместностьв
горах, темные купы деревьев,стариннаяполуразрушеннаябашня...Максим
закинул автомат за спину и вернулся к узлам.
<ul><a name=10></a><h2>7</h2></ul>
По утрам после завтрака бригада выстраивалась на плацудлязачтения
приказовиразводаназанятия.ЭтобыласамаятяжкаядляМаксима
процедура, если несчитатьвечернихповерок.Зачтениелюбыхприказов
завершалось каждый раз настоящим пароксизмом восторга - какого-то слепого,
бессмысленного,неестественного,ничемнеобоснованногоипотому
производящегонапостороннегочеловекасамоенеприятноевпечатление.
Максим заставлял себя подавлять невольное отвращениекэтомувнезапному
безумию,котороеохватываловсюбригадуоткомандирадопоследнего
кандидата; он уговаривал себя, что емупростонедоступнотакоегорячее
внимание гвардейцев к деятельности бригадной канцелярии; он ругал себяза
скептицизм инородца и чужака, старался вдохновиться сам, твердил мысленно,
что в тяжелых условиях такие взрывы массового энтузиазма говорят толькоо
сплоченности людей, об их единодушиииготовностицеликомотдатьсебя
общему делу.
Но ему было очень трудно.
С детства воспитанный в правилах сдержанно-ироническогоотношенияк
себе, в неприязни к громким словамвообщеикторжественномухоровому
пению в частности, он почти злился на своих товарищей по строю,наребят
добрых, простодушных, отличныхвобщемребят,когдаонивдругпосле
зачтения приказа о наказании тремя суткамикарцеракандидатаимярекза
пререкания с действительным рядовым таким-то разевали рты, теряли присущее
им добродушие и чувство юмора и принимались восторженнореветь"ура",а
потом запевали со слезами на глазах "Марш Боевой Гвардии" и повторялиего
дважды, трижды, а иногда и четырежды. При этом из бригадной кухни высыпали
даже повара и с энтузиазмом подхватывали, неистово размахивая черпакамии
ножами, благо были вне строя. Памятуя, что в этом мире надо быть каквсе,
Максим тоже пелитожестаралсяутратитьчувствоюмора,иэтоему
удавалось, но было противно, потому чтосамонникакогоэнтузиазмане
испытывал, а испытывал одну лишь неловкость.
На этот раз взрыв энтузиазма последовал послеприказаномер127о
производстве действительного рядового Димбы в капралы, приказа номер 128 о
вынесенииблагодарностикандидатувдействительныерядовыеСимуза
проявленную в операции отвагу иприказаномер129опереводеказармы
четвертой роты на ремонт. Едва бригадный адъютант засунул листкиприказов
в кожаный планшет, как бригадир, сорвавссебяфуражку,набралполную
грудьвоздухаискрипучимфальцетомзакричал:"Боевая!..Гвардия!..
Тяжелыми!.." И пошло, и пошло... Сегодня было особенно неловко, потому что
Максим увидел, какпотемнымщекамротмистраЧачупокатилисьслезы.
Гвардейцы ревели быками, отбивая тактприкладаминамассивныхременных
пряжках. Чтобы не видеть этого и не слышать, Максим поплотнее зажмурился и
взревел распаленным тахоргом, и голос его покрыл все голоса-вовсяком
случае, так ему казалось. "Вперед, бесстрашные!.." - ревел он, уженикого
больше не слыша, кроме себя.Дочегожеидиотскиеслова...Наверное,
какой-нибудь капрал сочинил. Нужно очень любить свое дело, чтобы ходитьв
бой стакимисловами.Оноткрылглазаиувиделстаючерныхптиц,
всполошенно и беззвучномечущихсянадплацем..."Алмазныйпанцирьне
спасет тебя, о враг!.."
Потом все кончилось так же внезапно, как и началось.Бригадиробвел
строй посоловевшимиглазами,вспомнил,гдеоннаходится,ирыдающим
сорваннымголосомскомандовал:"Господамофицерамразвестиротына
занятия!" Ребята, поматывая головами,оторопелокосилидругнадруга.
Кажется, они ничегонесоображали,иротмиструЧачупришлосьдважды
крикнуть "равняйсь", прежде чемрядыпринялидолжныйвид.Затемроту
отвели к казарме, и ротмистр распорядился:
- Первая секция назначается в конвой.