Конечно,ятогданедумал,чтоонасможетопровергнутьмою
первоначальную гипотезу. Мы достали проводников-эвенковиверхомнаих
оленях двинулись в путь.
-Атомный взрыв и чернокожая! Какая связь? - простонал я.
-Вы обещали не прерывать.
-Но должна же быть у вас, ученых, логика. Ну хорошо, молчу.
-Около двух месяцев гонялись мы без устали запоследнейизплемени
чернокожих сибиряков. Мы узнали, что она была жива и чуть линешаманила
где-то. Мы добралисьдонее,наконец,встойбище,околоместечкас
удивительно звучным названием "Таимба", неожиданным и для русскогоидля
эвенкийского языка.Привелнастудаэвенк,ИльяПотаповичЛючеткан,
когда-тослужившийпроводникомсамомуКулику,несмотрянашаманские
запреты.Этобылглубокийстарикскоричневымморщинистымлицоми
настолько узкими глазами, что они казались почти всегда закрытыми.
"Шаманша- непонятныйчеловек,-говорилон,поглаживаяголый
подбородок. - Сорок или меньше лет назадонапришлавродХурхангырь.
Порченая была".
Мы знали, что порченымиэвенкиназываютодинаковоиконтуженныхи
безумных.
"Говорить немогла, -продолжалИльяПотапович,-кричала.Много
кричала. Ничего не помнила. Умела лечить.Однимиглазамиумелалечить.
Стала шаманшей. Много лет ни с кем не говорила. Непонятный человек. Черный
человек. Не наш человек, ношаман...шаман...Здесьещемногостарых
эвенков. Русского царя давно нет. Купца, что у эвенков мех отбирал,давно
нет, а у них все еще шаман есть.Другиеэвенкидавношаманапрогнали.
Учителя взяли. Лесную газету писать будем. А здесь все ещешаманшаесть.
Зачем ее смотреть? Лучше охотничью артель покажу. Так вам говорю, бае".
Сергей Антонович всячески допытывался, изкакогородасамашаманша,
надеясь узнать ее родословную. Но удалось нам установить только то, что до
появления ее в роде Хурхангырь о ней никто ничего не знал.Возможно,что
языка и памяти она лишилась во время метеоритной катастрофы,по-видимому,
окончательно не справившись от этого и до наших дней.
Лючеткан говорил:
"Эвенков при царе заставили креститься,аонишамановоставили,не
хотелицаряслушаться.Всечернойгагаре,рыбетайменюдамедведю
поклонялись. А теперь шаманов прогнали".
Он же рассказал нам, что у черной шаманши были свои странные обряды.
Она шаманила ранним утром, когда восходит утренняя звезда.
Лючеткан разбудил нас с Сергеем Антоновичем. Мы тихо встали и вышлииз
чума. Рассыпанные в небе звезды казались мнеосколкамикакой-тоатомной
катастрофы вселенной.
В тайге нет опушек или полян. В тайге есть только болото.
Конический чум шаманши стоял у самой топи.Сплошнаястеналиственниц
отступала, и были видны более низкие звезды.
Лючеткан остановил нас.
Лючеткан остановил нас.
"Здесь стоять надо, бае".
Мы видели, как из чума вышла высокая, статная фигура, а следомзаней
три эвенкийские старушки, казавшиесясовсеммаленькимипосравнениюс
шаманшей. Процессия гуськом двинулась по топкому болоту.
"Бери шесты, бае. Провалишься - держать будет.Сторонойпойдем,если
смотреть хочешь и смеяться хочешь".
Словно канатоходцы, с шестами наперевес, шли мы по живому,вздыхающему
под ногами болоту, акочкисправаислевашевелились,будтоготовые
прыгнуть. Даже кусты и молодые деревья раскачивались, цеплялисьзашесты
и, казалось, старались заслонить путь.
Мы повернули за поросль молодняка и остановились. Над черной уступчатой
линией леса, окруженная маленьким ореолом, сияла утренняя звезда.
Шаманша и ее спутницы стояли посредине болота с поднятыми руками. Потом
я услышал низкую длинную ноту. И словно вответей,прозвучалодалекое
лесное эхо, повторившее ноту на какой-то многооктавной высоте. Потомэхо,
звуча уже громче, продолжило странную, неясную мелодию. Я понял,чтоэто
пела она, шаманша.
Так начался этот непередаваемый дуэт голоса с лесным эхом, причем часто
онизвучалиодновременно,сливаясьвнепонятной,нооколдовывающей
гармонии.
Песня кончилась. Я не хотел, не мог двигаться.
"Этодоисторическаяпеснь.Моягипотезаодоледниковыхлюдях
в-в-верна", - восторженно прошептал Сергей Антонович.
Днеммысиделивчумешаманши.НаспривелтудаИльяИванович
Хурхангырь, сморщенный старик без единого волоска на лице. Дажересници
бровей не было у лесного жителя, не знающего пыли.
Нашаманшебыласильнопоношеннаяэвенкийскаяпарка,украшенная
цветными тряпочками и ленточками. Глаза ее были скрыты надвинутойналоб
меховой шапкой, а нос и рот закутаны драной шалью, словно от мороза.
Мы сидели в темном чуме на полу, на вонючих шкурах.
-Зачем пришел? Больной? - спросила шаманша низким бархатнымголосом.
И я сразу вспомнил утреннюю песнь на болоте.
Подчиняясь безотчетному порыву, я пододвинулся к чернокожейшаманшеи
сказал ей:
"Слушай, бае шаманша. Ты слышала про Москву? Там много каменныхчумов.
Мы там построили большой шитик. Этот шитик летать может.Лучшептиц,до
самых звезд летать может, - я показал рукой вверх. - Я вернусь в Москву, а
потом полечу в этом шитике на небо. На утреннюю звезду полечу, которойты
песни поешь".
Шаманша наклонилась ко мне. Кажется, понимала.
"Полечу на шитике на небо, - горячо продолжал я. - Хочешь, возьмутебя
с собой, на утреннюю звезду?"
Шаманша смотрела на меня совсем синими испуганными глазами.
В чуместояламертваятишина.Чье-тонапряженно-внимательноелицо
смотрело на меня из темноты. Вдруг я увидел, какшаманшасталамедленно
оседать, потом скорчилась и упала на шкуру. Вцепившись в неезубами,она
стала кататься по земле. Из ее горла вырывались клокочущие звуки -нето
рыдания, не то непонятные, неведомые слова.