Но это заявление госсекретаря у меня на
столе лежало в распечатанном виде за час до того как!..
Кречет вскинул руки, успокаивая генералов:
— Тихо-тихо! Я думаю, что подобную утечку информации они организовали нарочито. Даже подсунули под нос вашим подслеповатым разведчикам бумаги
с крупными буквами. А полетят ли самолеты над Байкалом, в самом деле, будет видно из нашей позиции.
Коломиец предложил:
— Давайте объявим, что зоной наших интересов является Калифорния.
— На каком основании? — осведомился Яузов.
— А что, нужно основание? Ну, тогда... Калифорнию открыли и заселили русские. Она и звалась раньше Русской Америкой. Там и сейчас русские
живут. Раньше мы о них молчали, они ж Советскую власть в упор не видели, а теперь можно потребовать вернуть Калифорнию взад. Э-э, в состав
России! А что? Такие же основания, как им летать над Уралом или бомбить Ирак... Даже больше!
Сказбуш проронил холодновато:
— Боюсь, что сочувствия такое заявление не вызовет.
Кречет сказал с тоскливой яростью:
— Еще бы! Мы просто опередили наше тупое большинство в осознании одного вообще-то простенького факта. Остальной народ еще прет по инерции. Мы
ведь все вышли из американизма... Есть такое слово? Тогда придумайте! Когда нас тащили силой в коммунизм, мы упирались и с надеждой смотрели на
Америку. Тогда не видели, что это всего лишь тупая сила, которая не хочет не только коммунизма, но и вообще культуры, не желает умнеть, смотреть
на звезды. Но наши вожди надорвались, силой не затащишь даже в рай, коммунизм на какое-то время похоронен... надеюсь, надолго. А народ все еще
по инерции кричит, что Америка — это хорошо, перенося хорошие качества борца против коммунизма вообще на жизнь... можно так сказать?
Коломиец отмахнулся:
— Вам все можно, Платон Тарасович!
Кречет посмотрел с подозрением:
— Что вы имеете в виду?
— Ваша малограмотность компенсируется искренностью, — сказал Коломиец с очень простодушным видом. — Народ это любит. Вы — народный президент!
Кто-то хихикнул и тут же сделал строгое лицо, зашуршал бумагами. Кречет засопел:
— Что вы какие-то с утра несерьезные.
— Так ведь суббота.
— Не воскресенье же, — огрызнулся он. — Кстати, завтра с утра чтоб с утра все здесь! Я из вас шахтеров сделаю. Словом, мы уже поняли, что из
себя эта Америка... коммунизм перед нею овечка! Если коммунизм пытался затащить в ускоренном темпе на вершину сверкающей горы, то Америка тащит
в болото, на самое дно болота. А почему должны выбирать только между вершиной или болотом?.. Словом, завтра с утра чтоб были готовы варианты
ответа на это заявление.
Коган вздохнул:
— Вот тебе бабушка и выходной...
А мудрый Краснохарев подытожил:
— Для нас воскресенье, что для коня свадьба: голова в цветах, а задница в мыле.
На столе перед ним мелькнули белые руки Марины, появилась его огромная чашка с павлином на боку, коричневая жидкость мощно колыхала высокую
пену. Сшибающий с ног запах кофе растекся по кабинету. Коломийцу поставила вторую чашку по размерам, остальным — стандартные, бывшие цэковские,
с серпами и молотами на выпуклых боках, только перед Яузовым Марина опустила стакан с соком.
Черногоров с тоской посмотрел за окно, где день удался на редкость ясный, чистый, солнечный.
Черногоров с тоской посмотрел за окно, где день удался на редкость ясный, чистый, солнечный.
— Черт, иудаизм принять, что ли? Тех, по крайней мере, по субботам вкалывать не заставляют. Правда, вот обрезание...
— Да, — поддакнул Коломиец, — а то обрежут, так обрежут! Такое для прикола оставят!
Сказбуш кивнул на Когана:
— Зря размечтались! Вон Коган вкалывает и в субботу.
— Предатель, — веско сказал Краснохарев. — Как предал свою жидовскую веру, так и нашу советскую, тьфу, православную... э-э... теперь уже
магометанскую предаст. Даже жидовскому Отечеству надо служить не ради живота, а за... черт, с этой рыночной экономикой и слова высокие забыл! А
раньше такое с трибуны мог... Так что же у нас с бюджетом. Сруль Израилевич?
Коган развел руками:
— Так ведь лето еще! Ну, почти лето. Мы уж как-то привыкли по нашей рассейской привычке в последний день года... А если раньше, то вроде бы
на Запад равняемся, что опять же урон национальному престижу...
— Это вы мне бросьте, — сказал Краснохарев веско. — В вашем Израиле принимают бюджет осенью? А я читал одного историка... а может, не
историка вовсе, а вообще футюролога... что иудеи — это одно из племен русов. В древности заблудились, адиеты, забрались на Восток и там одичали,
постепенно забыв язык, веру и Отечество. Так что Запад тут не при чем. Хотя бы черновики есть?
— Есть, — бодро ответил Коган, — у нас все есть, даже кофейные чашки для левшей. Вам по отраслям, или, так сказать, с высоты вашего птичьего
полета?
Взгляд Краснохарева был тяжелее его самого, раздавил министра финансов, размазал по стенам, разбрызгал:
— Это на что же вы намекиваете, Сруль Израилевич? Что я невысоко летаю?
— Что вы, что вы, — испугался Коган. — При попутном ветре, да когда перо в... Ах да, мы же избрали для страны встречный ветер! Чтоб сразу
высоту небывалую, догнать и перегнать, Империю Зла в землю по уши... или по ноздри...
— Что совой о пень, что пнем о сову, — буркнул Краснохарев. — Коровы тоже летают. Но высоко, потому и не видим.
Он разложил перед собой бумаги, заняв площадь с половину футбольного поля.
— Простите... чем?
— Коганом, — пояснил Краснохарев язвительно. — А не тем, чем вы подумали. Что, впрочем, одно и то же...
Он хохотнул, довольный, а хитрый Коган, добившись хорошего настроения главы правительства, быстро разложил перед ним бумаги, отпечатанные
крупным шрифтом, уже знает о прогрессирующей дальнозоркости Краснохарева, знает его биологический цикл, посоветовался с его личным врачом.
Единственные, с кем Коган никогда не советовался — астрологи, шаманы и всякие там ясновидцы. Может потому, что вера иудеев запрещает гадания.
А скорее, потому что Кречет ухитрился подобрать в кабинет не льстивых дураков, а все-таки неглупых профессионалов.
Глава 5
Я все еще временами чувствовал себя странновато, не на месте. Понятно, что на каждого вельможу по толпе челяди, и чем вельможа выше по рангу,
тем челяди больше. На самых верхах у вельмож челяди столько, что они сами уже не знают, чем заняты.
Если повара готовят жрачку, медики закупают целые институты для обслуживания одного-единственного человека — президента, то я чувствовал себя
не то наемным менестрелем, не то шутом.