Всё это, разумеется, потом нарушалось, и знали об этом все — включая авторов инструкций.
Атос был
гений.
Собственно, я давно это подозревал, что он гений, но как-то это всё блестяще подтверждалось.
Оказалось, что он давно уже работал в Зоне,
и главным его достижением было то, что он придумал способ промышленного поиска артефактов.
Сложность была в том, что Зона постоянно менялась.
Аномалии переползали с места на место, происходили выбросы, монстры модифицировались, и доля одних уменьшалась, в то время как доля других
увеличивалась.
Изменялся и расклад сил у Периметра.
А вот Атос придумал, как оптимизировать процесс поиска и превратить его почти в
геологическую задачу.
Он положил передо мной огромный планшетный компьютер. Интерактивная карта Зоны мигала и переливалась разными цветами. Ещё
хорошо, что он не стал передо мной кидать понты и играться с трёхмерными образами. Которые так стали модны на презентациях проектов, когда инвесторы
не до конца уверены в реальности перспектив.
Трёхмерные голограммы в таких случаях очень помогают — и по обе стороны океана.
Вот он, тёмный
массив городских кварталов Припяти, вьющаяся по краю лента реки, разноцветные поля свалок, отходящая от свалки дорога на «Янтарь», и дальше по этой
дороге грунтовка к нашему посёлку.
Мигающие аномалии в болотах и переливающиеся фиолетовым у рыжего леса и Лиманска.
На плоском экране жил целый
мир во взаимосвязи выбросов и сезонных явлений (учитывалась, кажется, и активность солнца).
Поперёк карты шли тонкие розовые и жёлтые линии —
будто геологические разломы.
В этом и был скрыт успех: двигаясь этими путями, минимизируя присутствие посторонних, Атос прогнозировал результаты
поисков.
Но это было полдела — он прогнозировал не максимальный выход каких-то батареек, а совершенно экзотические вещи — вроде темпоральных
артефактов, ускорителей и замедлителей времени, акустических резонаторов и «чернобыльского мумиё».
Я понял, что сделал Атос — он собрал чудовищную
статистику, одну из самых полных (интересно, как он её собирал), обработал её (это было тоже невероятно, даже при его фантастической
работоспособности, даже если он впряг в это дело целую группу) и каким-то образом всё это обобщил.
То есть Атос владел динамикой жизни Зоны.
Понятно, что в эту динамику всегда могли вмешаться внешние силы, понятно, что если перестать набирать данные, то корреляция уменьшится и модель
пойдёт вразнос, но всё равно, это было гениально.
Мы закурили.
Я с восхищением смотрел на него.
— Видишь, Серёжа, что мы сделаем? Мы пройдём
три маршрута, причём один кольцевой, и будем искать материал по списку. Надеюсь, что никто нам не помешает.
Он водил пальцем по экрану. И я понял,
зачем ему понадобились линии розового и жёлтого цвета — они шли на пересечение, и там, где они пересекались, находилось нечто.
Аномалии там
группировались по физическим принципам и, кажется, управлялись гравиконцентратами. Гравиконцентраты сгоняли аномалии как пастухи, причём это были не
простые аномалии, а порождающие другие аномалии, в свою очередь порождающие что-то из немалого набора артефактов.
Я помнил ещё страшилки в
газетах, как когда-то в Зону набирали таджиков.
Это был циничный ход — таджиками (впрочем, среди них были люди самых разных национальностей)
называли даже не отмычек, одноразовых сталкеров, а заготовки для артефактов.
Несчастным недолго пудрили мозги, а потом толкали в одну из аномалий,
типа «карусели», человек исчезал в вихре, а исполнители потом собирали артефакты. По экономической эффективности это было сравнимо с трансплантацией
органов.
Я решил чем-то помочь своему благодетелю и остался на ночь — если гравиконцентраты держат аномалии, то россыпи артефактов будут идти в
узком коридоре, причём, добавляя причины происхождения как исключающий фактор, можно было картировать россыпи с точностью до метра.
Никакой
романтики, чистая наука. Не нужно совершать массу лишних движений, рисковать или соваться в заведомо пустое место.
У Атоса был большой список на
поиски, например, был целый план на артефакты «колобок» и «светляк», и ясно было, что это какой-то заказ «сверху» или «сбоку». Было понятно, что
артефакты эти медицинские, регенерационные, но никакой косметической корпорации в таких количествах не нужные.
Не смогла бы даже большая
корпорация переварить такие объёмы — или я чего-то не понимаю.
Я стал догадываться, что «RuCosmetics» занимается отнюдь не только косметикой, и
может быть, косметикой в меньшей степени. Тем более что кроме активных «колобков» в списке значились вовсе неизвестные мне предметы.
Отогнав эти
мысли, я произвёл расчёт на «колобки», которые были ещё привязаны к зонам химического загрязнения и подивился результатам. Модель Атоса работала и
даже учитывала поправку на мифацию аномалий.
Я так увлёкся, что досидел почти до утра.
Ну и ладно, будет видно, что я недаром свой хлеб ем. Эти
дела как-то отвлекли меня от собственного бедственного положения — я был никто, вернее, я был беглец, преступник, скрывающийся от правосудия. Тут я
мог бы жить вечно.
Но только радости в этом было мало.
Глава шестая
— Наша семья никогда не забывает добро, — сказал он. — Мы
все — ваши слуги, господин Штирлиц, отныне и навсегда. Ни мой сын, ни я — мы никогда не сможем отблагодарить вас, но если вам понадобится помощь — в
досадных, раздражающих повседневных мелочах, — мы почтем за высокую честь выполнить любую вашу просьбу.
Юлиан Семёнов
«Семнадцать мгновений
весны»
Зона, 1 мая. Роман Гримович по прозвищу Гримо. Жизнь внутри порядка. Служение порядку — часто синоним служения начальству.
Я, Роман
Алексеевич Гримо, не люблю праздники.
Что насупились? Некоторые с таким же пафосом говорят: «Мне сорок два года и я алкоголик». Но по мне это куда
глупее, чем честно сказать, что ты не плывёшь по течению.
Мне многие за это пеняют, а я всё равно не люблю. И больше прочих я не люблю странный
промежуток между майскими праздниками, который не любил ещё с детства. Время между Первомаем и Днём Победы было всегда странным, нелегальным
выходным днём, растянувшимся на неделю.
Это потерянное время, потому что никто не работает, а те, кто работают, вернее — вышли на работу, только
смотрят в окно или пьют чай.