Вернувшись, я донес до спутников эту радостную весть и сказал:
— Если кому еще нужно оправиться, давайте по-быстрому, и двигаемся дальше.
Профессор, зардевшись, попросил у меня бумажку и засеменил прочь, но был уже ученый не только в обычном, но и в зоновском смысле — тоже присел
на виду. Отвернул, правда, рожу опять — типа раз он нас не видит, то и мы его тоже. На здоровье, зато цел будет…
— Может, срежем? — спросил Аспирин, кивая на бетонку. Я и сам на нее внимательно смотрел, еще сидючи по своим делам. Бетонка спускалась с
холмов в полукилометре впереди, пересекала долину и исчезала в пресловутом горелом лесу. Изначально планировалось идти прямо, а потом свернуть почти
на девяносто градусов, но бетонка выглядела заманчиво.
Собственно, я по ней не раз ходил. И один, и в группе. Бетонка старенькая, раскрошенная, местами просевшая — там, где ее водой подмыло по
весне… Но чистенькая. В смысле, аномалий на ней не имелось ни одной за все мои случаи походов. Редко такое бывает… Аномалии, понятное дело, вещь
бродячая, сегодня нет ее — а завтра тут как тут, искрится, шевелится. Но по бетонке идти, как ни верти, удобнее.
— По бетонке, говоришь… — пробормотал я. — А вот скажи, брат, тебя не смущает то, что слишком вокруг тихо?
— Как это? — не понял Аспирин.
— Тихо, — повторил я. — Спокойно, безмятежно… Хоть снимай костюм, ботинки, и без порток — по травке.
— Есть такое, — согласился Аспирин, тревожно оглядевшись. — Так это… Зона-то пустая, чува-ак. Мало-мало кто сейчас сюда вылазит, разве что
Тёмные из своих схронов по своим темным делам да дураки вроде нас… Вот она и молчит. Никто ж не тревожит. Мутанты небось друг друга хавают, им тоже
не до нас. Вон дура одна орет, а больше никого и нету.
В словах Аспирина был неожиданный смысл, и я сказал:
— Тогда пойдем по бетонке.
И мы пошли по бетонке.
Как ни странно, псевдоплоть последовала за нами параллельным курсом на почтительном отдалении, умело скрываясь в складках местности и прячась
за редкими кустами. Было непонятно, то ли у нее просто совпало направление следования, то ли она видела в нас потенциальную добычу, то ли мы ей еще
чем понравились. Например, как благодарные слушатели. Изредка она что-то бормотала и вскрикивала, но ветерок относил звуки в сторону. Тем более на
юге опять забухало — вояки чертовы снова чистили Периметр.
— Все же зря я ее не шлепнул, — с сожалением произнес Соболь. — Может, сейчас?
— Оставь ты тварюку, — махнул я рукой. — Кто знает — а ну если пригодится зачем?
— Совсем ты, Упырь, с ума сбрендил, — сказал печальный Пауль, ковыляя по растрескавшемуся покрытию.
А я вовсе и не сбрендил. Я слышал рассказ, не помню чей, как за ними вот так же увязалась химера. Химера — штука такая, что если увязалась, то
можно завещание писать. Но эта именно шла поодаль, совсем как наша псевдоплоть, а потом неожиданно напала на довольно крупного кровососа, который
прятался в канализационном люке и которого никто не заметил.
Убила его и ушла, унеся добычу. Зачем шла, почему людей не тронула? Эх, в Зоне и не
такое случается… Поэтому я покачал головой и сказал:
— Нет, брат, я не сбрендил. Пусть себе бегает.
Глава седьмая. Тишь да гладь
Как известно, я в свое время учился в институте кинематографии. Зачем я это делал — аллах ведает. Поступить туда было легко, ну и у мамы была
мечта такая.
На самом деле толку от этой учебы было чуть, к тому же преподавание строилось в основном на шедеврах украинского кино, каковых, если честно, и
с десяток не набралось бы. Поэтому нам иногда показывали иностранные фильмы, например, русские.
Один из них я запомнил, хотя пришел на просмотр изрядно пьяным после какой-то вечеринки. Собственно, я и ходил-то в основном на те занятия, где
показывали фильмы, и то не всегда. Вот и в тот раз я пялился в экран, где шла старинная картина русского режиссера по фамилии, если не ошибаюсь,
Твардовский. А называлось кино «Сталкер» — это я четко запомнил.
Оно мне не понравилось — снято как-то блекло, герои истерично мечутся, хотя, по сути, ничего особенного вокруг не происходит… Однако потом, в
Зоне, я очень часто вспоминал этого Твардовского и его «Сталкера».
Сам сталкер, то есть герой фильма, который вел не пойми куда еще двоих, писателя и, кажется, ученого, мне тоже не нравился. Такие мужики на
самом деле у нас были, но они не выживали. Уж слишком дерганые. Не Зона сожрет, так свои шлепнут, если осерчают. Но не в сталкере и дело, а в Зоне.
Зона там, в кино, была тихая и в чем-то красивая. Мне запомнились танки, сплошь заросшие ползучей травой. Кстати, парочку таких я и здесь видел
— недалеко от Милитари есть лужок, и на этом лужке они стоят. Два танка и бронетранспортер, да их толком и не видать — холмики зеленые… А тишина и
красота Зоны у Твардовского мне вспомнилась сейчас, когда мы топали по бетонке, сторожко оглядываясь вокруг и цокая подковками на ботинках.
Бетонка была практически пустой. Практически — потому что сквозь трещины в некоторых местах проросли кустики травы, сорняки, даже небольшие
деревца. Пахло цветами, нектаром. На обочине стоял бульдозер некогда синего цвета, а теперь ржаво-облезлый. Дверца кабины была открыта, внутри, на
разодранном сиденье, лежали пустые консервные банки и бутылка из-под водки. Видимо, кто-то в кабине ночевал или пережидал непогоду, а заодно и
трапезничал. Аспирин предложил было порыться в бульдозере на предмет чьего-нибудь тайничка, но я отнесся к этому скептически — уж больно открыто
торчал на дороге бульдозер, да и убежищем для прохожего сталкера он становился явно не раз. Профессор встрял, вспомнил какое-то похищенное письмо и
рассказ по этому поводу, написанный писателем по фамилии то ли Лимпопо, то ли как-то так — я тут же забыл. Фишка рассказа была в том, что, если чего
хочешь спрятать, положи на видное место. Ага. Дурень этот Лимпопо, будет еще учить сталкера хабар прятать.
Аспирин тем не менее вдохновился классикой, приотстал и порылся в кабине, но, как и следовало ожидать, ничего не нашел. Догнал, отдуваясь и
что-то бормоча под нос.
— Как много в Зоне брошенной строительной и военной техники, — задумчиво произнес профессор, топая рядом со мной.
— Это вы еще не видели свалок, которые с первого взрыва остались.