Завершив экзекуцию, Дарья поставила подойник на пол, вынула из кармана пузырёк с цинковой мазью и уняла раздражение в моих сосках, щедро их смазав.
Но раздражение в моём мозгу унять было невозможно. Что я, в самом деле корова?! Забыв о плётке, я что было мочи врезал копытом по скамеечке, по тётке Дарье, по подойнику, - порадовав тёмный хлев очередной за это утро порцией щепок, слёз и сырости. Знай наших!
Дарья, заливаясь, убежала, а я бодро запрыгал и даже попытался выдернуть из стены скобу, к которой крепилась моя цепь; скоба, однако, не поддалась, и я, умерив свой пыл, задумался о перспективах на будущее.
Вскоре вернулась тётка. К моему удивлению, обошлось без битья. Дарья молча выгребла грязь из стойла, насыпала свежих опилок, и, лишь уходя, мстительно процедила:
-Довыпендривалась? Теперь сиди здесь - на пастбище пойдёшь, когда поумнеешь!
Ушла. Я лёг на сухую, пахнущую спиртом и смолою подстилку, и подумал, что свалял дурака, упустив возможность сбежать. Хотя что-то здесь не так: коров за плохое поведение не лишают прогулки и тем более свежей травы.
5.
-Вася, вставай - восьмой час уже!
Сын не отозвался. Мать, оставив подойник с молоком в кухне, вошла к нему в комнату и потрясла за плечо.
-Вставай, Васенька, вставай. На работу опоздаешь.
Вася шевельнулся и что-то невнятно пробулькал. Мать истолковала это по-своему:
-Вот и хорошо. Завтрак на столе - Стёпа уже кушает. Встаёшь? Смотри, не залёживайся, а то проспишь - я в другой раз подойти не смогу, ещё скотину не выгнала.
Сын заворочался, бормоча что-то (как ей показалось) согласное. Мать процедила молоко, наказала Стёпке разбудить брата - если сам не встанет - минут через десять и ушла.
Когда, передав корову, телят и овец заботам пастуха, мать вернулась, было без четверти восемь. Стёпка, гадский сын, удрал в школу, не выполнив просьбы, - Вася всё ещё спал. Ничего чрезвычайного в том не было, старший сын любил поспать и даже - два или три раза - опаздывал на работу.
-Васька, сучий хвост! Ты что творишь? А ну, вставай живенько или я тебя водой полью!
Слова матери редко расходились с делом, и в другой раз она вошла к сыну, набрав в чайник холодной воды.
Сын не спал. Глаза его были широко раскрыты и смотрели в потолок. Мать растерялась. Рука её дрогнула, из чайника плеснуло, и мокрое бесцветное пятнышко поползло по одеялу.
-Вася, - прошептала мать, - Васенька, что с тобой?
Не дождавшись ответа, она схватила руку сына, нащупала пульс. В тот же миг Вася повернул голову и уставился на мать мутным невидящим взглядом.
-Васька! - взвизгнула мать испуганно, и всё-таки не зная, что делать, то ли сердиться, то ли ещё больше пугаться.
Вася молчал. Вдруг он рыгнул, и его нижняя челюсть задвигалась, будто пережёвывая отрыжку.
-Ва-сень-ка! - встав на колени перед кроватью, сжимая натруженно-жилистыми, но мягкими руками безвольную руку сына, мать залилась слезами.
Сын вдруг зашевелился, заёрзал задом. Вслед за этим раздалось журчанье; резко запахло мочой. Глядя на расползающееся по кровати огромное жёлтое пятно, мать тихо ойкнула и схватилась за сердце. Потом с кряхтеньем поднялась и, пошатываясь, вышла из комнаты.
Вася никак не отреагировал на её уход. Справив нужду, он - с тем же безмятежным выражением лица - ухватил зубами край одеяла и стал сосредоточенно его пережёвывать.
6.
-Вставай, Петрович!
Поджав губы, скрестив руки на бесформенной груди, мрачная как ночь тётка Дарья угрюмо наблюдала за неохотным пробуждением супруга.
Петрович наконец сел, опустив волосатые ноги в шлёпанцы. Потёр волосатую грудь и зевнул.
-Выпить бы, мать, - предложил он, просительно заглядывая в скорбные глаза супруги.
-Тебе бы только нажраться, старый алкаш. - процедила сквозь зубы та. - Перетопчешься.
-А?! - ошарашено вскинулся Петрович - до него дошло вдруг, что жена ведёт себя не совсем обычно. - Ты чего, мать? Случилось, что?
Дарья поведала о новых подвигах коровы. Петрович почесал затылок.
-Так может того - на мясо её пустить, пока чего не вышло?
-Ну всё, - покачав головой, вынесла вердикт Дарья, - допился, идиот старый. Кто ж такую корову на мясо пускает?! Загуляла видать Берёзка, только и делов.
Петрович обиженно засопел, набычился и вдруг ударил кулаком по волосатому колену.
-Ты, мать-твою-перемать, язык не распускай, не хрен меня облаивать, сам вижу, что загуляла корова!
И стал собираться. Тётка Дарья - будто и не заметив этой вспышки уязвлённого самолюбия - с тем же видом угрюмого превосходства следила за его действиями.
-Ты куда? - осведомилась она, когда супруг, затянув ремешок на мешковатых брюках, полез на печку за сапогами.
-К Кузьмичёву, - буркнул Петрович, обуваясь, - куда ж ещё?
Дарья покивала, соглашаясь, потом вдруг нырнула под матрац, пошебуршилась там и вынырнула, зажав в кулаке синюю бумажку.
-Деньги возьми, - сказала она, с неохотой передавая её супругу.
-Трёшку бы добавила? - жалобно протянул тот. - Хотя бы чекушечку возьму - неудобно с пустыми-то руками идти.
-Иди-иди, - огрызнулась Дарья, - Кузьмичёв и день и ночь гонит - угостит, чай, по такому случаю.
Петрович, неразборчиво ворча, ушёл, а Тётка Дарья взялась за самовар и, впервые за утро, улыбнулась. Всё выходило не так уж плохо, скорее наоборот, и с этого «наоборот» Берёзкины капризы были объяснимы.
Кузьмичёв был единственный на всю округу держатель быка-производителя. Бык у него был справный, такса - двадцать пять рублей - вполне приемлемая, а потому ничего удивительного не было в том, что почти все коровы в округе были одной, кузьмичёвской породы.
Сговорились быстро, без закуски. Счастливо пошатываясь, Петрович вернулся домой, призвал на подмогу жену, и вскоре - не прошло и часа - опутанную верёвками Берёзку повели на кузьмичёвское подворье.
7.
Итак, куда-то повели. Слева Петрович, успевший с утра наклюкаться, справа тётка Дарья с неизменно поджатыми губами. Держатся за верёвки - боятся, что убегу.
Впервые иду по улице в коровьем обличьи. Хорошего мало: конвой, вымя болтается, да ещё шавки уличные всё норовят куснуть за лытку.
Одна всё-таки цапнула. Хоть и коровья нога, а больно. Резко остановившись, так что хозяева мои, продолжая по инерции идти, едва не столкнулись лбами, я поднял укушенную ногу, прицелился и хорошенько врезал копытом по не успевшей отскочить моське. Визгу…
В другой раз Дарья и Петрович сами остановились возле уличной колонки. Там собралась толпа соседей, увлечённо обсуждая последнюю новость: "У Ивановых, слышь, Васька умом тронулся: с постели не встаёт, говорит только «гы», вдобавок сожрал одеяло и кровать обосрал!" Я хмыкнул: с одной стороны приятно было узнать, что тело моё в целости, а с другой… В общем, о такой славе я не мечтал.