– Медуза? Господи!
– А что?
– Вы, должно быть, шутите!
– Конечно! – Рыжий снова засмеялся‑замурлыкал. – Я называю ее так в шутку. Она ведь из змеиного рода. И мне, видимо, не надо объяснять, почему она называет меня то Магнетроном, то Загадочным Котом, а попросту Закотом?
– Пожалуй, нет. Добрый вечер, мадам. – Я изысканнейшим образом поклонился очарова‑гельнице. – А нет ли у вас настоящего имени, каким и я мог бы называть вас?
– Сссс.
Я вопросительно уставился на Мазера.
– Это ее настоящее имя, – подтвердил он.
– Добрый вечер, мисс Сссс. Он зашелся от смеха; на устах красавицы тоже сверкнула улыбка.
– Я что‑то опять сделал не так?
– Вы сказали: «Glory Hallelujah!»
– Ничего подобного!
– Да. Сссс. Сссс. Разве вы не слышите: типичная «Глори Аллилуйя!»? Неужели не слышите?
– Нет. Звучит, по‑моему, совершенно одинаково.
– Да, у нас действительно галактики почти одинаковые. Вам бы послушать, как бормочут в созвездии Рыб! Скажи‑ка ему что‑нибудь на двадцатом янке, нянюшка! – Красотка снова ослепительно улыбнулась, но так ничего и не сказала. – Нет, нет, моя дорогая! Альф УВЧ не воспринимает! Попробуй пониже.
До меня донесся ее голос – мелодичный, слегка напоминающий звук гобоя, когда на нем играют в басовом ключе:
– Добрый вечер. Рада с вами познакомиться… – Она протянула мне руку. Рука была очень холодной, но рукопожатие оказалось достаточно крепким.
– Право, мне было бы очень приятно, если бы вы впредь называли меня Глорией, Альф.
– Аллилуйя! – пробормотал я.
– Осторожней! Не зря же я прозвал ее Медузой – вот и вы уже превращаетесь в камень! – рассмеялся Адам и приблизился к одной из обтянутых льняным полотном панелей, которая оказалась потайной дверью. Он отодвинул панель в сторону и озабоченно посмотрел на меня: – Стемнело, боюсь, Альф, вы не сможете делать записи.
– И не надо. Я могу впадать в состояние «вспомнить все» примерно на час. Так что сразу после вас я отправлюсь к себе в гостиницу и быстренько все наговорю на диктофон, пока не забыл.
– Ах вот как? Знаете что, я, пожалуй, сделаю вам небольшой подарок: поменяю эту вашу временную память на постоянную. Чтобы вы всегда все помнили. Бесплатно, разумеется. За счет фирмы.
– Вы можете это сделать?
– Конечно, если вы сами хотите. Это легко. У меня, кстати, есть отличная память – она мне осталась от одного ученого идиота. Я думаю, вам хорошо этот тип известен: Ай‑Кью по нулям, зато в памяти сохраняется любая мелочь. Он мне эту память в обмен оставил.
– В обмен на интеллект?
– В том‑то и дело, что нет! Вы просто не поверите… Он сменял свою память на инструменты для человека‑оркестра! И отправился в большое турне. Няня, побудь, пожалуйста, пока здесь!
Я думаю, большая часть людей когда‑нибудь видела ломбард, меняльную лавку или заведение ростовщика. Что до меня, то я даже как‑то написал большую статью о таких лавках для «Ригодона». Главный лозунг владельцев подобных заведений таков: «Если предмет неодушевленный и проходит в дверь, то в дело его пустить, безусловно, можно!» А внутреннее убранство таких лавчонок можно охарактеризовать одним‑единственным словом: бардак. Там выставлено и можно купить или обменять все – от старинного перегонного куба до цитры. Но такой лавки, как эта «Черная дыра», этот приют психостарьевщиков, я не видел никогда в жизни!
За обтянутой льняным полотном панелью мне открылась некая бездонная черная пропасть, полная самых разнообразных материальных предметов и сверкающих облаков чего‑то такого, что очень напоминало новогоднюю мишуру или конфетти.
Причем это были не вульгарные кусочки разноцветной бумаги, а вполне материальные части того, что здесь некогда было выменяно или продано.
Например, частички живых душ, обладавшие собственной энергией и старавшиеся сделать себя доступными и нашему восприятию, которое, к сожалению, осуществлялось нашими довольно примитивными органами чувств – зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием, кинетикой… Этот существующий как бы вне Времени и Пространства обмен либидо представлял собой калейдоскоп человеческих эмоций – презрения и страстного желания, неудовольствия и глубокого удовлетворения.
Преобладали, правда, сексуальные образы: пенис, вагина, ягодицы, груди
– большие, маленькие, остренькие, округлые, – а также великое множество эрогенных зон. Мелькали варианты самых различных половых актов: гетеро, гомо, ското, нимфо, сатиро; всевозможные эротические позы, отражавшие желание, страсть, сладострастие, любовь и просто удовольствие.
Определенный набор образов был связан с Красотой и Силой – мускулистые торсы, статные фигуры, дивная спортивная форма тел, грация движений, прекрасная здоровая кожа, густые волосы, красивые глаза и губы, загар… – а также с Властью – над мужчинами, над женщинами, над ходом событий, над самим собой… Особое место занимали Успех – в любви, в жизни, в карьере, на отдыхе – и Блеск: интеллектуальный, политический, артистический, общественный. А также такие вещи, как Общественный Статус, Общенародная Известность, Популярность, Постоянство Принципов и т.д.
И все это кружилось в хаосе самых разнообразных страхов, зацикленностей, ненавистей, верований, суеверий, последних соломинок, маний, а также – фрагментов немыслимо далекого Будущего и подернутого туманной дымкой Прошлого, которые для меня, впрочем, не имели ни малейшего значения. И всю эту мешанину я видел, ощущал, пробовал на вкус… Меня буквально изрешетило этой шрапнелью – осколками от столкновения устремлений Человека с реальной действительностью. Я был ошарашен, сбит с ног…
– Феерическое зрелище, не правда ли? – донесся до меня голос Адама.
Я с трудом различал его в этом невероятном круговороте странных предметов и образов – да и то исключительно благодаря ярко‑рыжей шевелюре, которая как бы светилась. Слов у меня нe нашлось; я лишь восхищенно крякнул в ответ.
– С вами все в порядке. Альф?
Я по‑прежнему не отвечал. Не мог. Что‑то там, внизу, в глубине, привлекло вдруг мое внимание, и я непроизвольно двинулся в этом направлении.
– Это совсем не то реальное пространство, которое известно вам, – заметил Адам. – Здесь мы окружены несколькими слоями разных хитрых штучек, призванных нас защищать. Но несмотря на это, вас все равно влечет в сторону сингулярности. Если зайдете слишком далеко, это может стать опасным. А если зайти за определенную черту, возврата не будет.
– Угу, – буркнул я, продолжая идти вперед.
– Вы все еще достаточно далеко от роковой черты, – заметил Адам, – иначе я непременно остановил бы вас. На самом деле вы только приближаетесь к «раздевающему» полю, с помощью которого я удаляю у клиентов все те таланты или черты, от которых они хотят избавиться. А «одевающее» поле значительно левее – я все старался устроить согласно законам симметрии. То есть всегда что‑нибудь одно: либо выгоду получаю я, либо кто‑то другой. Теперь нам, пожалуй, следует сместиться чуточку влево, чтобы спокойно пройти между полями. Не волнуйтесь и следуйте освещенным отметинам, оставленным когтями. Послушайте, неужели вам хочется, чтобы вас совершенно равнодушно раздели до нитки? Пусть даже это сделает просто некое поле?
Я, точно ничего не слыша, пер вперед.
– Воздействие поля тем сильнее, чем глубже вы заходите, – продолжал увещевать меня Адам.