Лекса (сокращение от Александры) собственных микрочипов пока еще не делала.
А вот чем она занималась вплотную, так это компьютерами, которые вечно стояли со снятыми кожухами и выставленными напоказ внутренностями, потому что в них постоянно что‑то менялось, снималось, добавлялось, паялось и чинилось. В ее квартире пыли было не место.
Я уже звонил снизу, перед входом в подъезд, но дверь отворилась только после особого, условного стука, означавшего, что обувь снята.
Хозяйка была одета в безукоризненные хаки и облегающую розовую футболку: на поясе висел карманный компьютер. В ней сосредоточились все признаки заядлого компьютерщика: смущенная улыбка, тонкие очки, короткие волосы, эльфийские черты лица и чувство моды японского тинэйджера. Ее облик был настолько прост и чист, что напоминал тех женщин, которых дизайнеры моды рисуют всего несколькими размашистыми линиями.
Познакомившись с Лексой, я потратил несколько месяцев на попытки ее закадрить, но все закончилось обломом в один жуткий момент, когда она заявила: что ей во мне нравится, так это насколько я напоминаю ей ее саму, когда она была моложе и со всего этого еще ловила кайф. Виду я, конечно, не подал, но – облом!
– Привет, Хантер.
Она крепко обняла меня, потом отстранилась, глядя через мое плечо.
– О, привет…
– Джен, – подсказал я.
– Ага.
Лекса медленно кивнула.
– Мне понравилось, что ты вчера выдала, Джен. Очень в струю.
Это вызвало смущенную улыбку, которая нравилась мне все больше с каждым разом, когда я ее видел.
– Спасибо.
Мы скользнули в квартиру, и Лекса немедленно закрыла за нами дверь, чтобы отгородить от всякой пыли, кружившей вслед за нами.
Я вручил ей кофейную чашку в качестве подарка. Она всегда утверждала, что ее мозг не более чем машина для трансформации кофе в спецэффекты.
С расширенными в темноте глазами Джен вбирала в себя блеск стиля хай‑тек. Солнечные лучи почти не проникали сквозь тяжелые шторы (как и пыль, солнечный свет был здесь вне закона), но апартаменты вокруг нас светились. Вся мебель Лексы была сделана из нержавейки, используемой в ресторанных кухнях. Поблескивал металл, горели красным и зеленым глазки зарядных устройств разнообразнейших приборов – пары сотовых телефонов, МР3‑плеера, трех ноутбуков, даже электрической зубной щетки у кухонной раковины. (Несмотря на тонны кофе, зубы Лексы были такими же чистыми, как и ее квартира.) И конечно, там было несколько стационарных компьютеров и экранные заставки на мониторах – клубящиеся шары и разводы света отражались на стальных поверхностях по всему помещению. Детектор‑браслет Джен, ощутив, что попал в родную среду, тут же присоединился ко всему этому миганию и свечению. Лекса заметила браслет, одобрила его кивком, а я почувствовал себя смутно польщенным этим знаком одобрения, хотя и непонятно, с какого боку.
По стенам тянулись стальные полки с чипами, дисководами, кабелями и прочими запчастями, помеченными цветными наклейками, а на самых верхних полках Лекса расставила электрокамины с иллюзией тлеющих угольков, так что потолок пульсировал розовым цветом.
По правде сказать, крутого и психа порой разделяет весьма тонкая грань. И к какой категории ты принадлежишь, зависит от общего результата. Квартира Лексы всегда наполняла меня чувством спокойствия, комната, полная огней, но без опасности пожара. Я как будто находился внутри огромной медитирующей головы. Может, Джен права – в этом есть что‑то типа дзен. Правда, одним из признаков, отличающих крутого от чокнутого, могут служить хорошие бабки. Лекса прославилась как автор компьютерных спецэффектов к уже упоминавшейся кинотрилогии с замороженным кун‑фу и множеством прочих прибамбасов, баксов огребла выше крыши и в своей деятельности трендсеттера видела не столько способ заработать, сколько призвание. Целью ее жизни было влиять на производителей МР3‑плеееров, сотовых телефонов и карманных компьютеров, дабы побудить их следовать принципам хорошего дизайна – четкие линии, эргономичные кнопки и мягко пульсирующие огоньки.
Целью ее жизни было влиять на производителей МР3‑плеееров, сотовых телефонов и карманных компьютеров, дабы побудить их следовать принципам хорошего дизайна – четкие линии, эргономичные кнопки и мягко пульсирующие огоньки.
– Давненько тебя не было, Хантер.
Она бросила взгляд на Джен, как бы с пониманием относясь к моей занятости.
– Так ведь лето, сама понимаешь.
– Ты получил мое «мыло» насчет того, чтобы присоединиться к программе «SHIFT»?
– Получил.
Еще слово о психах. У одного друга Лексы, инноватора, возникла теория насчет того, что необходимо вернуть в компьютерный обиход верхний регистр. Чтобы вся сетевая публика, в жизни не нажимавшая клавишу «shift», кроме случаев, когда надо напечатать знак «@», вдруг взялась печатать заглавные буквы в начале предложений, может быть, даже свои инициалы и другие имена собственные. На самом деле Лекса не была уверена в том, что при попытке осуществить задуманное планируемый сейсмический эффект неминуем, но она отчаянно хотела, чтобы это было так. По мнению Лексы и ее приятелей, типографическая леность медленно уничтожает нашу культуру. Отсутствие точности – это смерть.
Деталей этой теории я, признаться, не раскусил, но основная концепция возвращения «SHIFT» заключается в том, что, если достаточное количество трендсеттеров начнет использовать заглавные буквы в своих электронных письмах, на чатах и в СМС, стадо последует за ними.
– Ты ведь пока не присоединился, так?
Я прокашлялся.
– Понимаешь, в этом отношении я своего рода агностик.
– Агностик? В смысле, ты не уверен, что заглавные буквы существуют?
Временами Лекса могла зацикливаться на буквализме.
– Нет. Я в них верю. В общем, сам видел несколько штук. Но вот в том, существует ли в движении…
– О чем вы, ребята, толкуете?
Лекса повернулась к Джен, глаза ее заблестели от перспективы разговора на интересную для нее тему.
– Ты знаешь, что никто больше не использует заглавные буквы? Просто долбят по нижнему регистру, как будто они не знают, где начинается предложение?
– Ага. Я терпеть этого не могу.
Хорошо причесанная улыбка Лексы воссияла в розоватом сумраке.
– Значит, тебе нужно присоединяться к движению «SHIFT». Какой у тебя электронный адрес?
– Гм… Лекса, можно я перебью? – вклинился я.
Она остановилась, хотя уже успела отстегнуть от пояса карманный компьютер, чтобы принять контакт‑информацию Джен.
– Мы пришли сюда по очень важному поводу.
– Конечно, Хантер.
Она нехотя вернула крохотный компьютер на пояс.
– А что случилось?
– Мэнди пропала.
Лекса скрестила руки.
– Пропала? Поясни.
– Она должна была встретить нас в Чайна‑тауне сегодня утром, – сказал я. – И не пришла.
– Ты пробовал ей позвонить?
– Мы звонили и по сигналу нашли это.
Я показал телефон Мэнди.
– Это ее телефон, – сказала Джен. – Он валялся в заброшенном доме поблизости от места, где мы должны были встретиться.
– Это настораживает, – согласилась Лекса.
– Более чем, – уточнила Джен. – В телефоне есть картинка. Она нечеткая, но в общем пугающая. Мы боимся, как бы с Мэнди чего не случилось.
Лекса протянула руку.
– Можно?
– Мы надеялись, что ты посмотришь.
Использовать кинематографическое оборудование Лексы для того, чтобы рассмотреть цифровую фотографию размером с почтовую марку, было все равно что использовать космический челнок для того, чтобы добраться до конца улицы.