Комната внутри была такой же голубой, как небо и море снаружи Института.
Днём она выглядела как продолжение неба. Стены были покрыты фресками и замысловатыми узорами, а по всей стене тянулось изображение пустыни; очертания замка, покрытого высокой стеной терновника. Принц направлялся к нему с опущенной головой, его меч был сломан.
— La Bella Durmiente,— проговорила Кристина.
— Но я не помню, чтобы всё было так грустно, или принц побежден?— Она посмотрела на Эмму.— Джулиан – мальчик, который грустит?
— Нет, — ответила Эмма, уделяя этому лишь половину своего внимания. Она не заходила в эту комнату с тех пор, как Джулс уехал. Помещение выглядело так, словно он не убирался в нем перед отъездом: одежда валялась на полу, незаконченные наброски были разбросаны по столу, а на тумбочке стояла кружка с испорченным кофе.
— Он не депрессивный или что-то подобное.
— Депрессивный не означает «грустный», — заметила Кристина.
Но Эмма не хотела думать о том, что Джулиан был грустным, не тогда, когда он был так близок к возвращению домой. Время уже было за полночь, так что он должен вернуться домой завтра. Она дрожала от волнения и облегчения.
— Пойдем,— она вышла из комнаты и прошла к двери напротив, Кристина шла за ней. Эмма положила свою руку на закрытую дверь. Она была из дерева, поверхность облупилась, краска потрескалась, словно никто не чистил и не шлифовал её долгое время.
— Это была комната Марка,— сказала Эмма.
Каждый Сумеречный Охотник знал имя Марка Блэкторна, наполовину фейри, наполовину Сумеречного Охотника. Мальчик, которого забрали во время Темной Войны и сделали частью Дикой Охоты, самой ужасной частью Двора.
Те, кто скачут по небу один раз в месяц, охотятся на людей, посещают места драк, питаясь страхом и смертью, словно кровожадные птицы. Марк всегда был мягким. Эмме было интересно, остался ли он таким.
— Марк Блэкторн – одна из причин, по которой я сюда приехала,— сказала Кристина. — Я надеюсь, что однажды, я буду одной из тех, кто создаст новый договор, лучше Холодного Мира. Что-то более справедливое для Нежити и тех Сумеречных Охотников, которым они нравятся.
Эмма широко распахнула глаза.
— Я не знала. Ты никогда не говорила об этом.
Кристина обвела рукой вокруг.
— Ты поделилась со мной кое-кем, — сказала она.— Ты поделилась со мной Блэкторнами. Я подумала, что тоже должна поделиться чем-то с тобой.
— Я рада, что ты приехала сюда, — резко перевела тему Эмма, Кристина покраснела. — Даже если это отчасти из-за Марка. И даже если ты мне не скажешь о других причинах твоего приезда сюда.
Кристина пожала плечами.
— Мне нравится Лос-Анджелес,— Эмма ухмыльнулась.— Ты точно уверена, что не хочешь посмотреть страшное кино и поесть мороженое?
Эмма глубоко вдохнула. Она вспомнила, как Джулиан сказал ей, что когда на него наваливается слишком много всего, он представляет определенные ситуации и чувства, убранными в закрытую коробку.
«Спрячь их подальше», - говорил он, - «И они не будут тебя волновать. Их не будет»
Сейчас всё, во что она была погружена мыслями - тела, найденные в переулке, Себастьян Моргенштерн, Конклав, разрыв с Кэмероном Эшдауном, необходимость ответов, злость на весь мир после смерти родителей, сильное желание увидеть Джулиана и остальных – все это она поместила в воображаемую коробку и закрыла её на замок. Она спрятала эту коробку недалеко, там, где бы могла спокойно её найти, где она смогла бы её найти и снова открыть.
— Эмма? — С тревогой позвала Кристина.— Ты в порядке? Выглядишь так, словно тебя сейчас вырвет.
Закрыв воображаемую коробку на замок, Эмма отложила её, вернувшись в реальность, она улыбнулась Кристине.
— Мороженое и плохое кино звучит заманчиво,— ответила Эмма.— Пошли.
Небо над океаном было в красных полосах заката.
Эмма тяжело дышала, её сердце колотилось в груди – она заканчивала свою прогулку.
Обычно Эмма тренировалась в обеденное и вечернее время, делая пробежку рано утром, но сегодня она проснулась поздно, так как они с Кристиной не спали почти всю ночь. Весь день она отчаянно приводила всё в порядок: звонила Джонни Руку, чтобы упросить ещё подробности об убийцах, добавила записки на стену и с нетерпением ждала Диану, чтобы показаться перед ней. В отличие от большинства наставников, Диана не жила в Институте с Блэкторнами – у неё был свой дом в Санта-Монике. Технически, она не должна была присутствовать в Институте весь день, но Эмма отправила ей, по меньшей мере, шесть сообщений. Может, семь. Кристина отговорила ее от отправки восьмого и предложила пойти побегать, чтобы избавиться от тревожного чувства. Эмма наклонилась вперёд и положила руки на согнутые колени, пытаясь восстановить дыхание.
Пляж был практически пустым, за исключением нескольких парочек примитивных, завершающих свою вечернюю прогулку и двигающихся в сторону машин, припаркованных возле дороги. Ей было интересно, сколько миль она пробежала туда-сюда за время жизни в Институте. Пять миль каждый день. Это происходило после, по крайней мере трех часов в тренировочном зале.
Половину шрамов на своем теле Эмма нанесла сама, когда училась падать со стропил, расположенных на большой высоте, когда учила себя терпеть боль и даже ходила босиком по битому стеклу.
Самый отвратительный шрам был у неё на предплечье, можно сказать, что в каком- то смысле она сама его нанесла. Кортаной. В тот день, когда её родители погибли. Джулиан вложил клинок в её руки, и она махала им, несмотря на кровь и боль, плача, когда меч резал её кожу.
Клинок оставил такую белую линию на руке, что она иногда стеснялась носить платья без рукавов или топы. Ей было любопытно, интересовались ли другие Сумеречные Охотники, которые глазели на неё, откуда взялся этот шрам. Джулиан – единственный, кто никогда не присматривался.
Она выпрямилась. На том месте, где океан соединялся с небом, она видела Институт, весь из стекла и камня, возвышающийся над пляжем. Она видела верхушку чердака, принадлежавшего Артуру и даже темное окно своей спальни. В которой она беспокойно спала сегодня, видя мертвого примитивного, метки на его теле, знаки на телах своих родителей. Она попыталась представить, что бы она сделала с теми, кто убил их. Какое количество физической боли она могла бы причинить им, чтобы компенсировать все то, что она потеряла. Джулиан тоже был во сне. Она точно не знала, что ей снилось, но когда она проснулась, его точное изображение было у неё в голове – высокий, стройный Джулс с его темно-коричневыми локонами и поразительными сине-зелеными глазами. Его тёмные ресницы и бледная кожа, его привычка грызть ногти в минуты волнения, его уверенное обращение с оружием и очень уверенное обращение с красками и кистями. Джулиан, который завтра будет дома. Джулиан – тот, кто точно поймет её чувство, она искала разгадку смерти своих родителей. Как теперь, когда она нашла эту разгадку, мир внезапно стал казаться полным из-за неизбежной ужасающей возможности.
Она вспомнила, как Джем, бывший Безмолвный брат, который возглавлял её церемонию парабатаев, сказал о том, что Джулиан значит для неё. Это было выражение на его родном китайском языке: «…» – тот единственный, кто понимает твою музыку.
Эмма не умела играть ни на одном музыкальном инструменте, но Джулиан понимал её музыку. Даже музыку мести.
Со стороны океана двигались темные облака. Собирался дождь.
Стараясь выкинуть Джулса из головы, Эмма снова побежала, стремительно направляясь в гору по грунтовой дороге, ведущей к Институту. Приблизившись к зданию, она остановилась, приглядываясь.