– К тому же в этом отчасти и состоит моя идея об эпицентре. Передатчик находится где‑то в другом месте, но его лучи проецируются сюда.
– Если это так, – сказал я, – у твоего аппарата препаршивая настройка. Каково, например, человеку, если во время передачи его разрезает пополам кирпичная стена?
Джимми не выносил таких мелких придирок.
– Так ведь это же только начало. Первые опыты, – возразил он.
Я остался в уверенности, что разрезанному стеной нисколько не легче оттого, что это «первые опыты», однако смолчал.
Как раз в тот вечер я и заговорил об этом с Сэлли, и, пожалуй, напрасно. Дав мне ясно понять, что не верит в это, она объявила, что если это правда, то, наверно, тут просто какое‑нибудь новое изобретение.
– И, по‑твоему, это «просто новое изобретение»! Да это же целая революция! – вскричал я.
– А что пользы от такой революции?
– Это как же? – спросил я.
На Сэлли нашел дух противоречия. Она продолжала тоном человека, привыкшего смотреть правде в глаза.
– Всякому открытию у нас находят только два применения, – объяснила она. – Первое: попроще убить побольше народу. И второе: помочь разным выжигам обирать простаков. Может, когда и бывают исключения, как, например, с рентгеновскими лучами, да только редко. А ты радуешься. Да первое, что мы делаем со всяким открытием, – это приводим его к наименьшему общему знаменателю, а потом множим результат на простейшую дробь. Ну времена! А уж люди!… Прямо в жар бросает, как подумаешь, что скажут о нас потомки.
– А вот мне все равно. Мы же их не услышим, – возразил я.
Она смерила меня убийственным взглядом.
– Ну, конечно. Ответ, достойный двадцатого века.
– И чудачка же ты, – проговорил я. – Ты можешь преспокойно говорить глупости, лишь бы они были твои, а не чужие. Для большинства нынешних девушек будущее – это только новый фасон шляпок или очередное прибавление семейства. А там хоть град из расщепленных атомов – им и дела нет: ведь они убеждены, что спокон века на земле не было и не будет особых перемен.
– Откуда ты знаешь, что думают девушки? – возмутилась Сэлли.
– Так мне кажется. А вообще откуда мне знать? – отвечал я.
По всему судя, она настроилась отрицать все, что было связано с этой историей, и я почел за лучшее переменить тему.
Дня через два Джимми опять заглянул ко мне.
– Он на время прервал свои опыты, – сообщил Джимми.
– Это ты про кого?
– Да про этого, телетранспортировщика. Со вторника никаких сведений. Наверно, догадался, что кто‑то напал на его след.
– Ты себя имеешь в виду? – спросил я.
– Может быть.
– Так тебе удалось что‑то узнать?
Он нахмурился.
– Во всяком случае, я кое‑что сделал. Я нанес на карту места их появлений, и центр пришелся на храм Всех Святых. Я сходил, все там осмотрел, но ничего не обнаружил. И все же я на верном пути, иначе зачем бы ему прятаться?
Этого я не мог ему объяснить. Да и никто другой тоже. Тем более в тот же вечер газета сообщила, что какая‑то домохозяйка видела руку и ногу, которые передвигались по стене ее кухни. Я показал эту заметку Сэлли.
– Вот увидишь, все это окажется каким‑нибудь новым видом рекламы, – сказала она.
– Не иначе, как тайной, – пошутил я. Но, заметив, что в глазах ее снова загорается возмущение, поспешил добавить: – А не пойти ли нам в кино?
Когда мы входили в кинотеатр, небо затянуло тучами; вышли мы уже в ливень. Так как до дома Сэлли не было и мили, а все такси как будто сгинули, мы решили идти пешком.
Так как до дома Сэлли не было и мили, а все такси как будто сгинули, мы решили идти пешком. Сэлли натянула на голову капюшон своего плаща, взяла меня под руку, и мы двинулись в путь. С минуту мы молчали.
– Милая, – произнес я наконец, – меня, конечно, можно назвать человеком легкомысленным и беспутным, но разве ты не задумывалась о том, какие здесь открываются возможности для педагогического воздействия?
– Разумеется, – сказала она решительно, но не тем тоном, на который я рассчитывал.
– Словом, – продолжал я настойчиво, – если тебе хочется посвятить себя благородному делу, что может быть лучше, как заняться воспитанием подобной личности? Перспективы громадные…
– Это что, понимать как предложение? – спросила Сэлли.
– «Понимать»!… Да если б ты знала… Господи! Что это?! – И я замолк.
Мы шли по Тайлер‑стрит. Эта коротенькая улочка была сейчас залита водой и совсем пустынна: кроме нас – ни души. А умолк я потому, что внезапно увидел немного впереди какую‑то машину. Из‑за дождя я не мог ее толком разглядеть, но мне показалось, что это был маленький грузовичок с низкими бортами, в кузове которого сидело несколько легко одетых людей; он пересек Тайлер‑стрит и исчез. Все бы ничего, если бы на Тайлер‑стрит выходила хоть какая‑нибудь улица, но, увы, ее не было. Грузовичок просто вынырнул с одной стороны и исчез с другой.
– Ты видела? – спросил я.
– Да, но как он?… – начала она и осеклась.
Мы прошли еще немного и достигли того места, где промелькнул грузовичок: по одну сторону от нас была кирпичная стена, по другую – фасады домов.
– Тебе, наверно, показалось, – сказала Сэлли.
– Но почему только мне?…
– Но ведь это же невозможно.
– Послушай, дорогая… – начал было я.
Но в эту минуту из кирпичной стены шагах в десяти перед нами выступила девушка. Мы замерли на месте и уставились на нее.
Не знаю, свои ли у нее были волосы или парик (теперь наука и искусство так усиливают женские чары!), только голову ее увенчивало какое‑то подобие огромной золотой хризантемы добрых полутора футов в окружности, а чуть левее середины в волосы был воткнут красный цветок. Голова ее казалась непомерно тяжелой. На девушке было что‑то вроде короткой розовой туники, очевидно шелковой, которая казалась бы уместной в ночном кабаре, но не на мокрой, грязной и темной Тайлер‑стрит. Но что меня совсем убило, так это вышитые на тунике узоры. Трудно было поверить, чтоб девушка… Но так или иначе – тут стояли мы, а там – она.
Стоять‑то она стояла, да только не прямо на земле, а в нескольких дюймах над ней. Она взглянула на нас обоих, потом уставилась на Сэлли: обе принялись внимательно изучать друг друга. Время шло, а мы все стояли и не двигались. Девушка открыла рот – очевидно, она что‑то сказала, но мы не расслышали ни звука. Потом она покачала головой, махнула нам рукой и, повернувшись, ушла в стену.
Сэлли стояла не шевелясь. В своем блестевшем от дождя плаще она походила на какое‑то темное изваяние. Когда она обернулась и на меня из‑под капюшона глянуло ее лицо, оно показалось мне каким‑то новым. Я обнял ее за плечи, она дрожала всем телом.
– Мне страшно, Джерри, – сказала она.
– Ну что ты, Сэлл. Наверно, все это проще простого, – солгал я.
– Нет, Джерри, тут что‑то не то. Ты видел ее лицо? Она же моя копия!
– Да, здорово похожа, – согласился я.
– Понимаешь, ну просто копия… И мне стало страшно.
– Это игра света – и все. А в общем ее уже больше нет, – сказал я.