- Точь-в-точь как ты, - заметила мне тетя. - Полагаю, люди слишком заняты, чтобы предварительно позвонить.
- А ваш номер тогда тоже не значился в телефонном справочнике? - поинтересовалась я.
- Н-ну-у, - она ухитрилась растянуть это междометие на три слога, - не помню. Понимаешь, мне пришлось убрать свой номер из общего каталога. Мне названивал мужчина, утверждал, что набрал номер по ошибке, но я-то по голосу поняла, что это за тип. Жить в одиночку нелегко.
И она снова принялась распространяться о горестях стародевичества и о том, как плохо быть слишком бедной, чтобы поселиться в охраняемом квартале, и как ей даже пришлось купить себе револьвер.
Как бы то ни было, по словам Софи, мама явилась к ней в плачевном виде.
Выглядела она ужасно, даже сумки у нее с собой не было. И она ничего мне не рассказала… ей нужны были деньги, а у меня их, разумеется, нет.
За три минуты я услышала об утрате семейного состояния два поколения назад и печальных обстоятельствах, которые вынудили Софи согласиться на презренную работу в местном розовом питомнике.
Сознание моей тетки обладало одной особенностью - его свойство бессвязно перескакивать с предмета на предмет было заразительно. Я поймала себя на том, что тоже думаю странными петлями и сложными кривыми в стиле Софи. Поэтому, уже лежа в постели, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы собрать факты воедино. Мама появилась. Выглядела больной. Просила денег. Сказала, что покинула Саратога-Спрингс навсегда и направляется навстречу новой жизни. Просила Софи никому не говорить, что она здесь была.
- Ну, разумеется, как только она ушла, я тут же позвонила твоему отцу, - сказала Софи. - Он звонил мне примерно за месяц до этого, узнать, не появлялась ли Сара у меня. Только представь себе - сбежать от новорожденного ребенка!
Что я могла на это сказать? Но это не имело значения, поскольку она уже снова говорила.
- Отец твой - странный человек. Тебе так не кажется? Он был такой красивый мальчик, такой жизнерадостный. Все девушки были наполовину влюблены в него… никогда не пойму, почему он выбрал Сару, у нее такой отвратительный характер. Рафаэль - мы называли его Раф - отменно танцевал. Такой живой. Потом он уехал в Англию. Должно быть, там с ним что-то произошло. Он возвратился каким-то потухшим. - Она многозначительно покивала. - Англия, - произнесла она так, словно виноват в происшедшем был весь английский народ.
На следующее утро, после скудного завтрака, состоявшего из черствого песочного печенья и прогорклого масла, я поблагодарила Софи за гостеприимство и сказала ей, что собираюсь двигаться дальше.
- Мама не сказала вам, куда направляется?
- Она сказала, что едет на юг. - Софи поправила вязаную скатерть, неровность узора и фактура которой наводили на мысль, что она самодельная. - А отец твой знает, где ты находишься? - Она подняла на меня неожиданно проницательные глаза.
Я отпила глоток сока из своего стакана - рубиново-красного грейпфрутового сока из коробки, от его терпкого и в то же время приторного привкуса меня чуть не стошнило. Но я сглотнула.
- Разумеется, - заявила я и, дабы отвлечь ее, спросила: - А у вас не осталось маминых фотографий?
- Я выбросила их все, - сказала она само собой разумеющимся тоном. - Я хочу сказать, все эти годы не иметь от нее вестей… ни даже поздравления с днем рождения, только та дешевая карточка…
- Она прислала вам открытку?
- Фотографию животного, какой-то морской твари. Вульгарнейшего вида.
Я была терпелива.
- Откуда она была прислана?
- Откуда-то из Флориды. - Она прижала ладони ко лбу. - Ты же не думаешь, что я все вспомню. Сок допивать собираешься?
Я сказала, что лучше пойду.
- Ты не хочешь позвонить отцу? - И снова взгляд ее превратился из рассеянного в острый и проницательный.
- Я говорила с ним вчера, - соврала я.
- А. - Глаза ее снова затуманились. - У тебя этот, мобильник?
- Да.
Я вскинула рюкзак на плечо и направилась к двери, надеясь, что она не попросит показать телефон.
Хотя отношение ко мне тети Софи было почти безразличным, теперь оно расцвело в нерешительное проявление чувств. Она положила мне руку на плечо, неодобрительно глядя на мои волосы.
- Куда ты собираешься сегодня? - спросила она добрым голосом.
- На юг. - Я понятия не имела, куда направляюсь. - К друзьям.
- Знаешь, странное дело, - Софи пригладила свои волосы, которые не нуждались в приглаживании - казалось, они приклеены лаком навечно, - твоя мать всегда загадывала желание, когда видела белую лошадь. Она была излишне суеверна. - Голос Софи помрачнел. - Эта дурацкая свадьба посреди ночи…
- Вы были на их свадьбе?
Она повернулась и вышла из комнаты. Я стояла в дверях с рюкзаком за плечами и гадала: "Что на сей раз?" Я подумала: или моя тетушка впала в маразм, или всегда была такой. Маленькая столовая с бежевыми стенами, стерильно аккуратная, выглядела так, словно ею пользовались крайне редко. Внезапно мне стало жаль старушку.
Софи вернулась с фотоальбомом в зеленом кожаном переплете.
- Совсем про него забыла. Пойдем в гостиную.
И мы вернулись на неудобный диван, и на сей раз она села рядом со мной. Она открыла альбом. Вот они, мои папа и мама, смотрят на меня с фотографий. Мама - наконец я вижу ее лицо! Она казалась сияющей - большие глаза, радостная улыбка, длинные блестящие темно-рыжие волосы. На ней было белое вечернее платье, мерцавшее, словно огненный опал. Отец в смокинге выглядел элегантно, но лицо его было смазано.
- Только представь себе, надеть подобное платье на собственную свадьбу! И без фаты. - Софи вздохнула. - И Раф тут не получился. Он никогда не получался.
Она перелистнула страницу. И снова фотография родителей, на сей раз при свете свечей на фоне бамбуковых деревьев.
- Свадьба у них была под открытым небом в саду во Флориде. - В теткином голосе звучала горечь. - Далеко во Флориде. Сарасота, вот как город назывался. Нас отвезли туда на поезде.
- Сарасота?
- Она выбрала это место из-за названия. - Софи прицокнула языком. - Вот так Сара и принимала решения. А ты?
Я перевернула страницу и еще одну. На каждой фотографии мама выглядела красивой и безмятежной, а отец - неотчетливо.
- Она такая очаровательная. - Я должна была это сказать.
Софи не ответила.
- Можешь забрать его, если хочешь.
Мне потребовалась секунда, чтобы решить. Она сунула альбом мне в руки.
- Спасибо.
Я взяла альбом и посмотрела на тетю. Взгляд ее был печален, но тотчас снова сделался острым.
- И как же вы путешествуете, барышня?
Я не могла посвятить ее в свой план снова сделаться невидимым автостопщиком.
- Я думала сесть на поезд.
Она резко кивнула.
- Я отвезу тебя на вокзал.
- Что вы, не нужно.
Но она и слушать не стала.
Я стояла снаружи, глядя, как она задом выезжает из гаража. Это заняло некоторое время. Сев в машину, я спросила:
- А что случилось с вашим розарием?
Она скроила кислую мину.
- Это была бесконечная битва с японским жучком. Я испробовала все пестициды, какие есть. Они так меня доводили, что я даже стреляла в них, но это портило розовые кусты. Однажды я решила, что игра не стоит свеч, и повыдергала кусты с корнем, все до единого.
Я думала, что Софи высадит меня у вокзала, но она припарковалась и вошла внутрь вместе со мной. Поэтому я заняла очередь в кассу, вынужденная выбрать станцию назначения.
- Сколько стоит билет до Флориды? - спросила я.
- А куда во Флориду? - уточнил кассир.
- Э, в Сарасоту.
- Поезд идет до Тампы или Орландо, - сказал он. - А остаток пути вы можете проехать на автобусе. В любом случае, билет стоит восемьдесят два доллара.
Он сказал, что Тампа расположена южнее. Я пересчитала купюры.
- Когда отходит поезд?
- Отправление завтра в шесть пятьдесят утра.
Мне пришлось провести у Софи на жесткой узкой кровати еще одну ночь, которой предшествовал еще один безрадостный ужин из куриного салата. Интересно, она еще что-нибудь ест? Я терялась в догадках. Мне очень хотелось позвонить мистеру Уинтерсу и поужинать с ним, вместо того чтобы служить невольной аудиторией Софи. Сегодняшние темы включали шумных соседей, страшилки про собак, новые свидетельства испорченного и эгоистичного характера моей матери и пищеварительные проблемы Софи.
Я старалась слушать только то, что относилось к маме ("Она брала уроки верховой езды, хотя они стоили целое состояние, и после них она приходила домой грязная. Я этого запаха просто не выносила"), но сосредоточиться было трудно, потому что мысли Софи постоянно примешивались к ее речи. Даже когда я попыталась блокировать ее мысли, они все равно каким-то образом просачивались. У нее имелись на мой счет подозрения: сначала она думала, что я "явилась в поисках денег", а когда я их не попросила, заподозрила, что у меня слишком много собственных. Чем это я занимаюсь, путешествуя одна в таком возрасте? Она гадала, не принимаю ли я наркотики. Она думала, что отец мой понятия не имеет, где я нахожусь, но не собиралась ему звонить после того последнего раза, когда он разговаривал с ней в таком неблагодарном тоне.
Я хотела расспросить ее об этом, но промолчала. Самое интересное, что я выяснила, это что мама много лет оказывала Софи финансовую поддержку. Она посылала деньги каждую неделю, когда работала на пасеке (Софи была слишком утонченной, чтобы самой пойти работать), а когда мои родители поженились, они выдали ей пять тысяч долларов, чтобы она могла основать свой розовый питомник. Но путаные мысли Софи даже в этом были горьки: "Жалкие пять тысяч, когда у самих столько. Если бы они дали мне десять, может, дело и выгорело бы. Только посмотрите на ее волосы! Я бы сама ее подстригла, чтобы она выглядела поприличнее".
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, устало, но настороженно с обеих сторон. Софи думала, что я могу отправиться шарить по дому в поисках наличности или еще чего-нибудь, что можно украсть. А я беспокоилась, что она может попытаться обрезать мне волосы, пока я сплю.
Наутро она подняла меня в полшестого и велела поторапливаться.
- На вокзал надо приезжать минимум за полчаса.
Софи вела машину, вцепившись в руль обеими руками, притормаживая перед каждым встречным автомобилем.
- В такое время на улице одни пьяницы, - объяснила она.
Мы были на вокзале в шесть двадцать. На улице было холодно и не очень светло, и, несмотря на флисовую куртку, я дрожала.
Софи тоже было холодно, но она не собиралась уходить. Она считала своим долгом убедиться, что я села на поезд. По правде говоря, если бы она тут не околачивалась, я бы сдала билет, получила деньги назад и отправилась автостопом.
Поэтому мы стояли и дрожали на пару, ожидая прибытия поезда.
Прощаться с ней было неловко. Мы явно разочаровали друг друга. Но она подставила свою сухую напудренную щеку, к которой я едва прикоснулась губами, и этого оказалось достаточно.
- Позвони мне, как доберешься, - сказала она, и я обещала, причем обе мы знали, что я этого не сделаю.
Поезд назывался "Серебряная звезда", и я влюбилась в него с первого взгляда. Зайдя в вагон, осмотрелась. Пассажиры в основном спали, натянув одеяла до подбородка, и я гадала, откуда и куда они едут. Проводник, проверявший мой билет, был одет в темно-синюю форму и крахмальную белую рубашку. Он улыбнулся и назвал меня "мэм". Это мне тоже страшно понравилось.
Иногда я ощущала себя тринадцатилетней, а не как обычно "ближе к тридцати" - живой во всех своих чувствах, полной любопытства и удивления. Сегодня был такой день. Набирая скорость, поезд дал гудок, и мы поплыли сквозь проясняющийся мир, через леса, мимо озер и рек, мимо только начинающих просыпаться городков. Несколько пассажиров заворочались и проснулись, иные проходили мимо меня по пути в вагон-ресторан на завтрак. Мне было хорошо на моем месте.
Я откинулась на кожаном сиденье, вытянув усталые ноги, и позволила мягкому покачиванию вагона усыпить меня. Когда я проснулась, мы подъезжали к Джексонвилю, штат Флорида. Из динамика объявили, что остановка на десять минут и можно выйти из поезда, чтобы выпить кофе и поесть на станции.
Мне не хотелось ни кофе, ни еды, но я решила размять ноги, поэтому прошлась по платформе, наслаждаясь свежим воздухом. Во Флориде пахло не так, как в Джорджии. Утро было еще раннее, и аромат был слабым, но отчетливым: влажный запах земли с оттенками цветущих и гниющих цитрусовых. Впоследствии я узнала, что этот запах характерен для земли и растительности, долго сохнущих под палящим солнцем, а потом с шипением остывающих под сильным дождем.
На станции имелся газетный автомат, и в одном из его окошек я прочла заголовок: "Убийца Риди наносит новый удар?" На этом мое чудесное утро закончилось.
В окошко автомата много было не прочесть, но в первом абзаце статьи говорилось, что прошлой ночью в Саванне найдено тело в точно таком же состоянии, как и труп Роберта Риди, убитого четыре месяца назад близ Эшвилла.
Я оглянулась на пассажиров вокруг, уверенная, что моя вина написана у меня на лице, но, похоже, никто ничего не заметил. Я быстро прошла обратно в вагон. Для успокоения я глотнула тоника. Его оставалось так мало, от силы на пару дней. Что я буду делать потом?
Поезд снова тронулся, но его движение уже не доставляло мне удовольствия. Впереди виделась лишь бесконечная борьба за выживание. Теперь я понимала, почему отец называл наше состояние недугом.
К югу от Джексонвиля пейзаж сделался более тропическим. Густо росли никогда не виденные мной деревья - непролазные заросли пальм всевозможных форм и размеров перемежались деревьями, листья которых выглядели как красноватые гроздья. И опять меня раздражало, что я не знаю их названий.
Зеленоватые пруды с пятнами водяных лилий окаймляли участки земли, на которых обильно росла молодая лоза зеленого винограда, покрытая черной пластиковой пленкой. Домики, некоторые едва больше сарая, и крохотные церквушки входом были обращены к железнодорожному полотну. Мы проезжали населенные пункты с экзотическими названиями: Палатка, Полумесяц, Дилан. (Хотя вокзал выглядел красиво и живописно, я почувствовала в Дилане что-то зловещее. Впоследствии я узнала, что там часто происходили стихийные бедствия, аварии и убийства. Интересно, почему в некоторых местах несчастья случаются намного чаще, чем в других?)
Когда я позволила своим мыслям снова обратиться внутрь, они были гораздо спокойнее. Страшно было думать о новой смерти, подобной гибели Риди, но кто бы ни сотворил это, он отвлек внимание от меня. Я не давала себе труда поразмышлять, кто бы мог совершить это убийство, - это мог быть любой из тысяч вампиров, которые, по рассказам отца, жили повсюду, питаясь кто как может. Я надеялась, что погибший был дурным человеком, хотя меня учили, что убийству нет оправдания.
Потом я думала о будущем, о том, что может произойти в Сарасоте. Я достала из рюкзака маленький свадебный альбом и тщательно изучила каждую фотографию. Мамина улыбка предполагала, что она в жизни не ведала ни тревог, ни отчаяния, однако из рассказов отца я знала, что она испытала и то, и другое и до, и после свадьбы. Почему она решила вернуться в город, где вышла замуж? Разве воспоминания не были болезненными?
Я рассматривала детали: тропические растения на заднем плане, свечи и сияющие бумажные фонарики для освещения церемонии. Гостей было не много. На одной фотографии была сильно накрашенная тетя Софи и более молодой и стройный Деннис рядом с мамой (я решила, что снимок делал папа). На другой родители стояли перед женщиной в черной мантии, повернувшейся спиной к фотографу, и, судя по позам, как раз объявлявшей их мужем и женой.
Я перелистнула страницу, и из-под обложки выпала открытка. На меня уставилось изображение существа, плывущего в лазурно-голубой воде. Я наклонилась и подняла открытку. На обороте было написано, что это ламантин, известный также как морская корова. Я слышала это слово раньше, в приснившемся мне кроссворде.
Надпись, сделанная аккуратным почерком с наклоном вправо, гласила: "Софи, я нашла новый дом. Не волнуйся и, пожалуйста, никому ни слова". Подписано было просто "С".
Но меня больше всего интересовал почтовый штемпель. "Хомосасса-Сирингс, Фл." Пять "С" в одном названии, подумалось мне.
Когда проводник в следующий раз проходил по вагону, я подозвала его.
- Я ошиблась, купила билет не туда.
Проводник покачал головой. Казалось, он искренне огорчен, что не может поменять мне билет. Только один человек может это сделать, билетный кассир, и он посоветовал мне поговорить с ним на следующей станции.
И вот я покинула "Серебряную звезду" на станции Уинтер-Парк. Кассир в маленьком кирпичном здании станции три раза сказал мне, что на билете написано "обмену и возврату не подлежит". Затем он трижды сказал, что паромное сообщение с северным побережьем Мексиканского залива прервано.
Я по-прежнему не имела представления, где находится Хомосасса-Спрингс, что, вероятно, являлось изъяном в моих переговорах. Я упрямо твердила: "Мне надо найти маму", а он повторял: "Паром туда не ходит", пока наконец следующий человек в очереди не сказал: "Ей надо сесть на автобус!"
Еще кто-то сказал: "Сделайте для нее исключение".
Вот так я получила назад восемнадцать долларов и совет, как найти автовокзал, (которому я не собиралась следовать). Я направилась по главной улице Уинтер-Парка, мимо многочисленных кафе и магазинчиков. Пахло стоячей водой и женской парфюмерией. Проходя мимо одного кафе, я услышала, как женщина говорит официанту: "Это была лучшая "Кровавая" в моей жизни".
Я остановилась, затем развернулась и зашла в ресторан. Официант усадил меня во внутреннем дворике.
- Мне, пожалуйста, что-нибудь в этом роде, - сказала я, указывая на высокий красный стакан у той женщины в руке.
- Могу ли я взглянуть на ваше удостоверение личности? - произнес официант.
Я показала ему единственное удостоверение личности, которым располагала, - читательский билет.
- Угу, - отреагировал официант.
Назад он вернулся с высоким стаканом, который выглядел точь-в-точь как у моей соседки. Вообразите мое разочарование, когда это оказался всего лишь сдобренный пряностями томатный сок.