Как будто смотрят не наружу, как у всех нормальных людей, а внутрь, в себя. Такой зарежет и не заметит. – Она понизила голос. – Заказал, между прочим, оленину, хоть это и запрещено!
– Как одет? – обернувшись через плечо, спросил Робин.
– Богато и во все черное, – заторопилась Милли. – И вооружен. Меч у него и два кинжала. И что такому нужно в нашей таверне, Робин?
– Да ведь он один?
– А кто его знает? Может, с ним засада какая пришла?
Урочище Зеленый Куст открылось сразу же за мелким, пересохшим в жаркое время года ручьем, черное русло которого тонуло в душных белых цветах. Дальше начиналась поляна, край которой цепляла ноттингамская дорога.
Робин остановил своих спутников, осторожно осмотрел окрестности, держа лук наготове, но ничего подозрительного не обнаружил. Все трое, озираясь, пересекли поляну и подкрались к двери харчевни.
– Ну, чего стоим? – сказал Робин. – Вперед!
Он толкнул дверь и остановился на пороге.
За столом действительно сидел богато одетый человек в черном и спокойно, без особенного, впрочем, аппетита, поглощал стряпню Мелисанды. Он сидел спиной к двери – не то от беспечности и глупости, не то от дурацкой самоуверенности.
Посетитель не мог видеть вошедших, однако перед ним на стене четко обрисовались их тени, и человек этот уверенно произнес:
– Здравствуй, Локсли.
На лице Робина мелькнуло удивление. Нахальство беловолосого норманна, сидевшего к нему спиной, неожиданно начало нравиться разбойнику. Он окинул эту спину оценивающим взглядом. Могучей, при всем желании, ее не назовешь. Посетитель, словно догадавшись, обернулся:
– Приглядываешь, куда лучше воткнуть нож, Робин?
Робин прищурился:
– А, да это же приятель нашего Хелота. Ты сильно возмужал, парень, с той поры, как Алькасар хотел перерезать тебе глотку.
– Я искал тебя, Робин, – смущенно отозвался Греттир. Он знал, что краснеет, и это ему совсем не нравилось. К тому же он не ожидал, что его сразу узнают.
Локсли уселся на скамью, поставил острые локти на стол. Монах и хозяйка, стоя в дверях, наблюдали эту мирную сцену.
– Вот видишь, Милли, все путем, – пробасил отец Тук и потащил ее по направлению к кухне.
– Так ведь они подерутся? – нерешительно спрашивала хозяйка, тщетно пытаясь вывернуться из цепких объятий святого отца.
– Подерутся, ох, подерутся, – гудел бравый служитель Церкви уже издалека. Донеслось приглушенное расстоянием взвизгивание Милли, которую, видимо, ущипнули.
Локсли сказал:
– Ну что, Греттир, побеседуем? Зачем явился?
– Ты, стало быть, помнишь даже мое имя?
Робин усмехнулся:
– Еще бы не помнить. Ведь это ради тебя Хелот провел с нами целый год… Не забыл?
– Будь я проклят, если забуду это.
Вошел хозяин с двумя кружками доброго эля и плюхнул их на стол. Пена качнулась, но не расплескалась.
Робин кивнул:
– Твое здоровье, Тилли.
Хозяин улыбнулся и затопал прочь. Проводив его глазами, Робин повернулся к Греттиру:
– Как, будешь пить напиток грубых саксов?
– Почему бы и нет? – храбро ответил Греттир и потащил к себе кружку.
Хозяин улыбнулся и затопал прочь. Проводив его глазами, Робин повернулся к Греттиру:
– Как, будешь пить напиток грубых саксов?
– Почему бы и нет? – храбро ответил Греттир и потащил к себе кружку. «Я же обещал Бьенпенсанте не пить», – мелькнуло у него в голове.
– Так зачем ты сюда явился? – спросил Робин.
Сосуд с напитком грубых саксов на мгновение замер на полпути к цели.
– По делу, – ответил Греттир и спокойно глотнул. – Послушай, Локсли, мы с тобой, конечно, заклятые враги, но Хелот – он был моим другом. Он ушел из Ноттингама к вам, в лес. Я бы очень хотел его видеть…
Робин поставил свою кружку на стол и прищурился.
– Я тоже хотел бы его повидать, Греттир Датчанин.
– Что ты имеешь в виду?
– Хелот стал лесным стрелком не по своей воле. Мы все тут привязались к нему, полюбили его чудачества, его стихи. Кто из нас помнил, что он связал себя сроком всего на один год? Для нас тут год – это уже целая жизнь, прожил – и радуйся, благодари Бога за явленное чудо. А он помнил. И когда год прошел…
– Хелот с вами распрощался? – Греттир не верил своим ушам.
– Ушел, – подтвердил Робин. – Честно говоря, я-то думал, что он ушел к тебе, в город. Он говорил мне, что считает тебя своим другом.
– Он так говорил? – переспросил осчастливленный Греттир.
Робин заметил за его спиной отца Тука, который воззрился на Греттира, целого и невредимого, с искренним удивлением. Серые глаза Робина вдруг заискрились, словно он предвидел нечто забавное.
– Сын мой, почему этот вражина еще жив? – загремел отец Тук возмущенно. – Мы с Милли уже отслужили по нему панихиду…
– Это не вражина, – ответил Робин, – а всего лишь друг нашего Хелота.
Отец Тук обошел стол кругом и уселся напротив Греттира.
– Ах, этот… норвег… Хелотище носился с ним как дурень с писаной торбой… Ладно, пусть дышит. – Он разочарованно махнул рукой. – Странный он был тип, наш Хелот, – добавил духовный отец после паузы. – И ненависти не признавал, и меня убедил в том же.
– Ты теперь тоже ее не признаешь?
Святой отец помотал головой:
– Не признаю. Только с позиций гуманизма. Только так.
– Хелот писал хорошие стихи, – задумчиво сказал Робин. – Нет, все-таки очень жаль, что он ушел.
– Куда же он мог деться? – спросил Греттир осторожно.
Локсли пожал плечами:
– Может, в Лангедок уехал?
За дверью трактира послышалась отчаянная возня. Кого-то явно не то тащили, не то не пущали. Робин поднял голову и звучно произнес:
– А ну прекратить!
– Робин! – взмолился пронзительный детский голос. – Скажи ей, чтоб открыла дверь!
– Не велено! – бубнила Милли. – Люди разговаривают, дело важное, а ты тут лезешь с пустяками…
– Кем не велено? – надрывался голос.