I
10 августа 1862 года, в четыре часа пополудни, в Баден-Бадене, передизвестною„Соnvеrsаtion“толпилось множествонарода. Погода
стоялапрелестная;все кругом— зеленые деревья, светлые дома уютного города, волнистыегоры,— всепразднично, полноючашей раскинулось
подлучамиблагосклонногосолнца; всеулыбалось как-то слепо, доверчиво и мило, и та же неопределенная, но хорошая улыбка бродила на
человечьих лицах, старых и молодых, безобразных и красивых. Самые даже насурьмленные, набеленные фигуры парижских лореток не нарушалиобщего
впечатления ясного довольства и ликования, а пестрыеленты, перья, золотыеистальныеискрына шляпках и вуалях невольно напоминали
взору оживленныйблеск и легкую игрувесеннихцветов и радужных крыл; одна лишь повсюду рассыпавшаяся сухая, гортаннаятрескотня
французского жаргона не могла ни заменитьптичьего щебетанья, ни сравниться с ним.
А впрочем, все шло своим порядком. Оркестр в павильоне играл то попурри из„Травиаты“, то вальс Штрауса, то „Скажите ей“, российский
романс, положенный на инструментыуслужливымкапельмейстером;вигорных залах, вокруг зеленых столов, теснились те же всем знакомые
фигуры, с тем же тупым и жадным, не то изумленным, не то озлобленным, в сущности хищным выражением, которое придает каждым, даже самым
аристократическим чертам картежная лихорадка; тот же тучноватый и чрезвычайнощегольскиодетыйпомещикизТамбова, с тою же непостижимою,
судорожною поспешностью, выпучаглаза, ложась грудью на стол и не обращая внимания на холодные усмешки самих „крупиэ“, в самое
мгновенье возгласа „Riеn nе vа рlus!“рассыпал вспотевшею рукою по всем четвероугольникам рулетки золотые кружки луидорови тем самым лишал
себя всякой возможности что-нибудьвыиграть даже в случае удачи, что нисколько не мешало ему, в тот же вечер, с сочувственным негодованием
поддакивать князю Коко, одному из известных предводителейдворянской оппозиции, тому князю Коко, которыйвПариже, всалонепринцессы
Матильды, в присутствииимператора, такхорошосказал:„Маdаmе, lе principe de la propriete est profondement ebranle en Russie“.
Крусскомудереву — аl'Arble russe — обычным порядком собирались наши любезные соотечественники и соотечественницы; подходили они
пышно, небрежно, модно,приветствовалидругдругавеличественно,изящно, развязно, как оно и следует существам, находящимся на самой
высшейвершинесовременногообразования,но, сойдясь и усевшись, решительно не знали, что сказать друг другу, и пробавлялись либо
дрянненьким переливанием из пустого в порожнее, либо затасканными, крайне нахальнымии крайне плоскими выходками давным-давно выдохшегося
французского экс-литератора, вжидовских башмачонкахна мизерных ножках и с презренною бородкой напаскудноймордочке, шутаиболтуна.
Он
имврал, a ces princes russes, всякую пресную дребедень из старых альманахов „Шаривари“ и „Тентамарра“, а они, ces princes russes, заливались
благодарнымсмехом, какбы невольносознавая и подавляющее превосходство чужестранногоумника, и собственную окончательную
неспособность придумать что-нибудьзабавное.
Амеждутемтутбыла почтився„fine fieur“нашегообщества,„всязнатьи моды образцы“. Тут был граф Х., наш
несравненный дилетант,глубокаямузыкальнаянатура, которыйтакбожественно „сказывает“ романсы, а в сущности, двух нотразобрать не
может, не тыкая вкось и вкривьуказательнымпальцем по клавишам, и поет не то как плохойцыган,не то как парижский коафер; тут был и
нашвосхитительныйбарон Z., этот мастер на все руки: и литератор,и администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т.,друг
религии и народа, составивший себе во время оно,в блаженнуюэпоху откупа, громадноесостояниепродажейсивухи, подмешанной дурманом; и
блестящийгенералО. О.. который что-то покорил, кого-то усмирил и вот,однако, не знает, куда деться и чем себя зарекомендоватьи Р.
Р., забавный толстяк, который считает себя оченьбольным и очень умным человеком, а здоров как бык иглуп как пень...
Тот же Р. Р. почти один в наше времяещесохранилпреданияльвовсороковыхгодов,эпохи„Героя нашего времени“ и графини
Воротынской.Онхранил и походку враскачку на каблуках, и „le culte de lapose“(по-русски этого даже сказать нельзя), и
неестественнуюмедлительность движений, и соннуювеличественностьвыражениянанеподвижном,словнообиженномлице, и привычку,
зевая, перебивать чужую речь,тщательнорассматривать собственные пальцы и ногти,смеятьсяв нос, внезапно передвигатьшляпу с затылка
наброви и т. д. и т. д. Тут были даже государственные люди,дипломаты, тузы севропейскими именами, мужи советаи разума,
воображающие, что золотая булла издана папойи что английский„рооr-tax“есть налог на бедных; тутбыли, наконец, и рьяные, но
застенчивые поклонникикамелий,светские молодые львы с превосходнейшимипроборамина затылках, с прекраснейшими висячими
бакенбардами,одетые в настоящие лондонские костюмы,молодыельвы, которым, казалось,ничегонемешалобытьтакими же пошляками,
как и пресловутый французскийговорун; но нет! не в ходу, знать, у нас родное,— играфиняШ., известная законодательница мод и гран-
жанра,прозванная злыми языками„Царицей ос“ и„Медузою вчепце“, предпочитала, в отсутствии говоруна, обращатьсяк тут же
вертевшимся итальянцам, молдаванцам, американским„спиритам“, бойким секретарям иностранных посольствнемчикам с женоподобною, но уже
осторожною физиономией и т.