Но аппарат внезапно остановился и завис в воздухе – так и не миновав отверстия в куполе.
– Это что за чертовщина! – воскликнул Угадай и заколотил пальцами по кнопкам. Прежде чем мы успели ахнуть, аппарат повело в сторону, а затем он всей массой рухнул вниз – прямо на Фе – и превратил ее в лепешку.
Тут я разрыдался. Сдерживался несколько часов – и вот наконец прорвало. Меня трясло от рыданий. Натома обняла меня и пыталась утешить. Я оттолкнул ее.
– Нет, – сказал я. – Это я убил ее. Я не заслуживаю никаких слов утешения.
– Мой дорогой Гинь, – мягким тоном начала Борджиа.
– Никаких слов утешения! – прохрипел я.
– Любить Фе, – сказала Натома.
– Да, Натома, я ее любил. Она была мне как дочь, я видел, как она постепенно превращается в женщину. И в какую женщину! В великую женщину!.. И вот я угробил ее. Прощай, Фе. Больше я никогда тебя не увижу.
– Ее убил космический аппарат, а не ты.
– М'банту, ты просто не знаешь, что и почему случилось. А я знаю – и я в ответе за ее смерть. Это я убил ее.
– Нет! Нет! Нет! – раздались возбужденные голоса со всех сторон.
– Послушай, это была очень сложная машина, Гинь, – сказал М'банту. – А очень сложные машины имеют свойство рано или поздно ломаться. И ты тут совершенно ни при чем.
– Но на этот раз причиной поломки был я.
– Каким образом?
– А протрепался.
– Кому и о чем?
– Машине. О Фе.
М'банту протестующе воздел руки.
– Извини меня. Гинь, но ты несешь чушь!
– Я знаю, что это я во всем виноват. Знаю. Фе‑Пяточка сообщила мне важную информацию, пока мы сидели в тюремном пузыре. Она подслушала, как Секвойя и Экстро общаются на радиочастотах. А я, как последний дурак, рассказал об этом Вождю, а значит – и всем машинам. Я хотел сразить его тем, что я в курсе происходящего. Но ведь никто меня за язык не тянул! Будь проклята моя глупость! Чтоб у меня язык отсох! И я не могу теперь покаяться перед Фе, и она уже никогда не простит меня! Никогда. Никогда.
– Никогда…
Я снова разрыдался.
Хрис решительно произнес:
– Мы с Гинем пройдемся по улицам. Только мы вдвоем. А вы оставайтесь тут и ждите, дети мои.
М'банту сказал:
– Опасно ходить без охраны.
Возьмите волка. Я проинструктирую его.
– Спасибо. Но обойдемся без волка. Поцелуй его, милая.
Натома поцеловала меня, Хрис обнял меня за плечи, и мы вышли из вигвама. На улицах, как обычно, царил ад. Лабиринты ужаса. Хаос изломанных улиц и переулков, руины зданий, брошенные дома, повсюду кучи мусора и нечистот. То и дело попадались истекающие кровью раненые и неубранные разлагающиеся трупы. В тупиках вели смертные бои местные банды, садомазохистские замашки которых могли бы озадачить даже не привыкших чему‑либо удивляться специалистов по криминальной психологии прошлых веков. Мы прошли, к примеру, тупичок, где целая банда готовилась к атаке на противника. Но это были лишь скелеты с остатками жженого мяса – все они сгорели в тех позах, в которых их окатило пламя огнемета.
Мы слышали вой гиен, которые искали по помойкам мертвые тела, а частенько нападали и на живых прохожих. Но ни люди, ни звери нас не потревожили. Хрисова харизма. Мы вышли на набережную Сан‑Андреас, почти сплошь застроенную убогими лачугами из ящиков. Остались лишь узкие проходы между рядами хибар. Что вы хотите – нас, людей, слишком много.
– Зачем этим подонкам общества жить? Когда Фе, талантливая и прекрасная, – умерла! А эти – живут! – процедил я.
– Не смей так говорить, – твердым голосом сказал Хрис, переходя на испангль. И я, кажется, понял – почему. Он всегда солидаризируется с разным отребьем. Впрочем, я хуже любого отребья. – Послушай, Гинь. Вседержитель благословил нищих духом, ибо их есть Царствие Небесное. Да‑да, Отец мой благосклонен к сим недостойным. И тебе. Гинь, надо смирить гордыню. Блаженны будут неудачники, взыскующие Господа, ибо их ждет большой куш за гробом. Блаженны будут горевавшие в одиночестве, потому что окажутся в ватаге Бога. Смирись и не кощунствуй. Слушай меня, и окажешься в раю рядом со мной. Дай пять – и запомни, что я тебе сказал, потому что моими устами говорит небесный босс.
Как ни странно звучала его речь на испангле, языке вульгарном и для проповедей мало пригодном, я расплакался. Я горячо пожал его руку, а он обнял меня и поцеловал. Тут мне пришло в голову, как редко и как рассеянно я обнимал и целовал мою девочку. Как мало ласковых слов она слышала от меня! Каким небрежным я был, каким снисходительно надменным! Боже мой, мы воспринимаем нашего ребенка как игрушку и понимаем, что это был человек только тогда, когда теряем его.
Робот‑рассыльный с лязгом затормозил за моей спиной, чуть не отдавив мне пятки. У этих электронных ублюдков поганая пространственная ориентация. То и дело сшибают прохожих. Голосом как из консервной банки он произнес:
– Эдуард Курзон? Ваш идентификационный номер, пожалуйста.
– 941939002.
Внутри робота что‑то щелкнуло – это отъехала задвижка в средней части, после чего он сказал:
– Возьмите послание из ячейки.
Я забрал капсулу, а рассыльный загремел прочь. Я тем временем прочел записку от Поулоса: «УГАДАЙ НА ПУТИ НА ЦЕРЕРУ СО МНОЙ».
Я показал записку Хрису.
– Тебе лучше последовать за ними, – сказал он.
У Натомы не имелось выездного паспорта, но Джимми – На Все Руки Мастер и тут выручил. По его словам, в наше время подделка документов не имеет ничего общего с прежней подчисткой и подделкой бумажных паспортов и удостоверений. Теперь надо уметь пробираться в память компьютеров, чтобы ввести нужную информацию, получить код и все такое. Подробностей он не рассказывает. Оно и понятно – профессиональные тайны А может потому, что заикается, а рассказ об этих тонкостях – дело долгое.
Полет на Цереру был не сахар, приятного мало. Впрочем, экипаж уверял нас, что полет прошел «планово», без затруднений и нежелательных приключений. Так или иначе, не будь рядом Натомы, я бы пару‑тройку раз завизжал от страха.